Надежда Нелидова - Мачо

Полюшкин кивком пригласил Веронику Евгеньевну сесть рядом. Хотя после его чудовищного вероломства она зареклась до смерти не замечать его, послушно села. Полюшкина точно непрестанно дергали за нитку, он дрыгал ногами, поправляя портфель, толкал Веронику Евгеньевну, подпрыгивал, усаживаясь удобнее, шмыгал носом, как простуженный сорванец. Явно был не в духе, всю дорогу бубнил о вопиющей бесхозяйственности в масштабах города и страны, о безнаказанном разбазариванье госимущества.

– Всюду бросается в глаза эта непростительная, вопиющая расточительность, это халатное отношение. Взгляните, – он раздраженно ткнул пальцем за окно на гигантскую растяжку, протянувшуюся вдоль линии почти на полтораста метров: «Нашему государственному университету – 200 лет!»

– Зачем это? – брюзжал Полюшкин. – Зачем так выспренно, так длинно, когда можно простенько: «Государственному университету – 200 лет!» Или еще проще: «Университету – 200 лет!» Лучше даже так: «Университет – 200». Всем все понятно, а город, таким образом, сэкономит 28 щитов с буквами, включая восклицательный знак – их можно употребить при составлении других плакатов. А экономия рабочего времени? Красок? Кистей?! А если ввести в государственный масштаб такую экономию – это ж просто Боже мой!

Вероника Евгеньевна помалкивала и думала, как, должно быть, тесно, душно человеку с таким государственным мышлением работать в администрации их маленького городка. В областной, в государственной Думе, в правительстве, да что там, в президентской команде, а может, и в президентском кресле – вот где место товарищу Полюшкину.

Судя по фотографии, мачо представлял из себя малорослого, с плешивой большой, как у лягушонка, головой, с уныло обвисшим угрястым носом-хоботом. Молодого человека звали Олег.

– Вот в таких неброских, невзрачных юношах скрываются уникальные сексуальные силы. Они в камне разбудят Женщину, – горячо и немножко фальшиво убеждала Ольга Вячеславовна, сама розовея от волнения. – Заметьте, Вероника Евгеньевна, опытные дамы всегда обращают внимание на густоту шевелюры у мужчины – чем ее меньше, тем больше тестостерона в крови. А нос! Вероника Евгеньевна, нос – это самая примечательная деталь в лице мужчины, вам любая дама подтвердит. Вы все думаете, что сексуальные гиганты – это Ален Делон и Джеймс Бонд. Да они по сравнению с такими, как Олег, в сексе – мышата. У них же вся сила в бицепцы да трицепсы уходит, на анаболиках держатся. Не сомневайтесь, все дамы потом только Олега заказывают.

Веронике Евгеньевне закралось в голову подозрение, что подруга, помимо целительства и ясновидения, параллельно ведет еще один бизнес.

Услуги мачо стоили столько, что не хватило наличности и пришлось отправляться в сберкассу. Пока стояла в маленькой очереди к окошку, старалась морально поддержать себя, вспоминая напористый голос Ольги Вячеславовны: «Здоровье, Вероника Евгеньевна, ни за какие деньги не купишь. А так – кисты, фибромы, кисты, злокачественные опухоли…» Вероника Евгеньевна без колебания сняла с книжки две пенсии.

В этот решающий, переломный для нее день она погуляла с утра, сходила в магазин. Хоть и заплачены бешеные деньги, а человека за пустой стол не посадишь. Купила бутылку водки, курочку, соленой капустки. В квартире делать нечего: все блестит, ни пылинки, повсюду расстелены вязаные салфеточки.

Но на сердце держалась пустота, и пустота эта провальная была хуже всего.

В восемь часов вечера в дверь позвонили. Олег, переложив в левую руку саквояж, поздоровался с хозяйкой: рука у него была вялая, влажная. От водки отказался: алкоголь и курение снижают потенцию. Прошел в ванну прямо с саквояжем, долго там постукивал, позвякивал какими-то своими профессиональными инструментами.

Вышел закутанный в простыню, как римлянин, с зачесанной поперек лба влажной жидкой прядью, свидетельствующей о наличии большого количества тестостерона в крови. Предложил глубоко задумавшейся за столом Веронике Евгеньевне последовать его примеру: сходить в ванну. Сам прошел в спальню, улегся в постель, натянув одеяло до носа, и притих.

Вероника Евгеньевна, с утра намывшаяся до резинового скрипа, долго бесцельно сидела на краю ванны. Неприятно, зябко поджималось, поднывало в низу живота, как перед приемом у гинеколога или как будто хотелось в туалет по-маленькому. Мертво, оцепенело было на душе – хоть бейся головой о ванну.

Она на цыпочках вышла на лестничную площадку, стукнулась к соседке Лене напротив. Соседка была одинокая женщина, жила с парализованной матерью и иногда водила к себе мужчин. Лена вышла сонная и злая. «Какого еще мачо выдумала… Васька только ушел. У меня казенная, что ли?» – «Лен, выручи. Мы с тобой одной комплекции, он в темноте не заметит. А я тебе бутылочку поставлю». В Лене боролись два сильнейших желания: выпить, свалиться и уснуть, но только завтра после работы – или свалиться и уснуть, но прямо сейчас и без выпивки. «Как что, сразу Лену вспоминают: отдувайся, Лена. Ну да ладно, – она зевнула, задумалась. – Ты пока там у матери бельишко в ванной простирни, опять обделалась. За неделю гора скопилось, все руки не доходят».

Только погрузив круглые руки в тазик с горячей потрескивающей разноцветной пеной, Вероника Евгеньевна почувствовала, как отходит, отогревается, возвращается к жизни ее душа. А уж когда развесила на веревке горячее еще, туго отжатое тяжелое старухино белье, попила под уютный старухин лепет чаю на Лениной кишащей тараканами кухне, окончательно успокоилась.

В первом часу ночи Вероника Евгеньевна вернулась в освободившуюся квартиру. Распахнула настежь балконную и входную двери, устроила сквозной ветер. Поменяла все постельное белье. С огромным облегчением скинула колючее, режущее под мышками и в паху кружевное белье, влезла в родную просторную сорочку. Устало рухнула, с наслаждением вытянулась под свежим пододеяльником. В окошко заглядывала круглая луна. Господи, как хорошо!

Под утро Вероника Евгеньевна сквозь сон почувствовала что-то эдакое. Кто-то большой, светлый и бесплотный приблизился и склонился низко, обволок ее всю собою. С ней ничего не делали, не прикасались даже, но она чувствовала, изнемогая, всю себя окруженной лаской и любовью. Без сомнения, этот кто-то любил ее больше всех на свете. От сладости и истомы спящая металась, стонала. Бесплотный и светлый окружал ее и набегал, как на берег, на широкую Веронику Евгеньевну новыми волнами любви.

«Товарищ Полюшкин?! – узнала она. – Това-арищ Полюшкин!»

И все парочки на Земном Шаре, прикрываясь ладошками от нестерпимого жара, боязливо раздались, освобождая площадку для чужой непостижимой ими титанической любви, понимая, что им тут близко делать нечего. Тут разламывались, сталкиваясь и содрогаясь, тектонические плиты, разверзались огнедышащие пропасти, били мощные гейзеры и сжигала все вокруг себя горячая вулканическая лава. И бесконечно продолжался полет, пробуждающий к Божественному возрождению новой жизни…