Дмитрий Барчук - Александрия

Меттерних заслушался сладкой речью русского царя, будто бы присутствовал на церковной службе. Но очень скоро опомнился от наваждения и учтиво произнес:

– Я от всей души благодарю вас, Ваше Величество, за столь содержательную беседу. Я обязательно передам ваши предложения императору Францу. Они необычны, но заслуживают самого серьезного изучения. А вам, баронесса, большое спасибо за отменный обед. Очень был рад знакомству с вами.

«Наивный чудак! И на этой религиозной химере он собирается построить новую Европу? – размышлял про себя князь, пока его коляска проезжала по душным парижским улицам. – Или этот хитрый византиец готовит крестовый поход на Константинополь? Но это ему не удастся. Босфора русским не видать как своих ушей. Зато набожность царя можно ловко использовать в своих целях. Если хочет он Священного союза, пусть его получит. Но под сладким елеем богословских истин все равно будет суровая правда жизни. Каждая нация за себя, а Бог за всех. C'est la vie».

Один из первых латиноамериканских сериалов, который показало наше телевидение еще в начале девяностых годов, назывался «Богатые тоже плачут». Бывшим советским гражданам, брошенным родным государством в стихию рынка, было трудно понять, чего же плачется этим богатеям на собственных виллах, в фешенебельных офисах? С жиру, что ли, бесятся?

И вот, став по-настоящему богатым человеком, я на своей шкуре испытал, чего стоит это скромное (или нескромное) обаяние буржуазии.

Ничто не возникает из ниоткуда, и ничто не уходит в никуда. Этот закон сохранения материи применим и к богатству. Дело в том, что, уделяя повышенное внимание накоплению материальных благ, индивид волей-неволей ограничивает себя в духовных вещах. Среди своих коллег-олигархов, бывших и действующих, я не знаю начитанных, высокоинтеллектуальных людей. Да, это целеустремленные, волевые личности, точно знающие, чего они хотят в жизни, и непременно, любой ценой добивающиеся поставленных перед собой целей. Вечная гонка за право быть первым требует таких колоссальных затрат жизненной энергии, что ее не остается для самых дорогих и близких тебе людей. Никакие модные салоны и безграничные суммы на кредитной карточке не заменят жене любящего мужа, а детям дорогие гувернеры и престижные школы – заботливого отца. Все это – эрзац. Жалкая подачка, чтобы откупиться. Никакие миллионы и миллиарды не стоят тех лишений, на которые успешные люди обрекают свои семьи. Затраты превышают совокупный доход. Это неизбежно ведет к банкротству.

Вчера у меня было свидание с мамой и Лешкой. Если мама использовала любую возможность, чтобы увидеться со мной, то старшего сына я уже давно не видел. Я знал, что у него проблемы в университете, что он плохо сдал летнюю сессию, и его даже готовили на отчисление с юридического факультета МГУ. Потому он и избегал встреч со мной. Это было нетрудно, достаточно не прийти или опоздать в следственный изолятор в отведенное для свиданий время, и нелицеприятный разговор с отцом не состоится.

Я не видел Лешку полгода. За это время он возмужал, расширился в плечах и из нескладного долговязого юноши превратился в молодого интересного мужчину. Прошлым летом он носил жидкую кудрявую бородку, забавно смотревшуюся на детской физиономии. Сейчас же пришел гладко выбритый, в строгом костюме с наглаженными стрелками на брюках.

– Привет, па. Как ты? – спросил он в переговорное устройство с другой стороны прозрачной стенки из сверхпрочного пластика.

– Нормально, сын. Дописываю книжку.

– Здорово. Я раньше гордился, что у меня папа – такой известный бизнесмен. Но писатель – это еще круче.

– А как твои дела?

Лешка не спешит ответить на мой вопрос, а, порывшись во внутреннем кармане пиджака, извлекает из него потрепанную зачетную книжку и прислоняет ее в развернутом виде к стеклу. Пять экзаменов и по всем разными почерками и разными чернилами стоит одна и та же оценка – «отлично».

– Молодец! Значит, взялся за ум. Так держать, – хвалю я сына.

А он, похоже, долго готовился к этому моменту, стремится удержать радостный миг победы и дальше листает зачетку.

– Я исправил две тройки за прошлую сессию на пятерки. Осталась только одна оценка «удовлетворительно» за первый курс. Пересдам этот предмет, и декан говорит мне, что я смогу претендовать на красный диплом.

Я смотрю на сына и не верю своим глазам. Неужели это тот великовозрастный хлыщ, который еще два года назад, загибая пальцы, пренебрежительно говорил об университетских преподавателях, что они овцы. Который все свободное время проводил в ночных клубах и на всевозможных тусовках. Который еще в конце первого курса привел ко мне домой фотомодель и заявил, что решил жениться на ней. Который заявлял, что ему мало триста долларов в день на карманные расходы, и клянчил у меня на день рождения Porche Cayenne за 115 тысяч евро. Неужели это мой сын? Сейчас он живет гораздо скромнее, чем когда я был на свободе. И насколько он стал лучше за это время! Воистину не было счастья, да несчастье помогло!

– Пап, я собираюсь после четвертого курса пойти на практику в прокуратуру. Ты не будешь возражать?

Еще одна усмешка судьбы: сын олигарха Ланского, которого Генеральная прокуратура обвиняет во всех смертных грехах, будет проходить практику в учреждении, призванном стоять на страже закона. А может быть, в этом и есть сермяжная правда, чтобы такие независимые пацаны, как мой Лешка, становились прокурорами. У них есть собственные суждения, ими трудно будет манипулировать.

– Я поддерживаю твое стремление. А что у тебя с женитьбой?

Лешка отмахивается:

– Да ну ее. Рано еще, папа, мне жениться. Вот закончу университет, встану на ноги, тогда можно будет думать о семье. А пока я к этому не готов.

Я готов расцеловать его через стеклянную перегородку. Слезы гордости за сына наворачиваются мне на глаза. Но мама не дает мне расплакаться.

– Я тебе с твоим товарищем блинов свеженьких испекла. Поешьте. Как-никак масленица.

Спасибо, мамуля. Конечно же, мы за милую душу слопаем твои блины. Редактор от стряпни моей мамы просто без ума.

Бедная, как она постарела за полтора года моей отсидки. Ее длинные волнистые волосы стали совсем седыми, морщины частой сетью легли на родное лицо. Стала тяжело ходить. Но все равно – упрямая – не бросает работу. Хотя ей уже скоро шестьдесят четыре года. Все подруги давно сидят дома и возятся с внуками и правнуками. А моя мама каждый вторник едет на метро через весь город в модный мебельный магазин и приводит в порядок всю накопившуюся за неделю бухгалтерскую документацию.

Сколько раз уже говорил ей, хватит, деньги на жизнь у нас в любом случае будут. Но нет, упрямо твердит свое: