Дмитрий Барчук - Александрия

Но он всего лишь ответил мне вопросом на вопрос:

– А разве ты после того, что я тебе рассказал о нем, думаешь иначе?

Настал мой черед задуматься.

– Это надо было быть очень сильным человеком, чтобы решиться на такое.

– А слабый бы и не смог управлять четверть века огромной империей и победить Наполеона. Для него в этом мире осталась одна неразгаданная тайна – его неприкаянная душа. Примирению ее с Богом он и посвятил всю свою оставшуюся жизнь. Или почти всю.

Я больше ни о чем не спрашивал Редактора, а только лежал, глядя в ночной потолок нашей камеры, и думал о человеке, ушедшем с императорского престола в ночь.

На следующий день у меня была встреча с женой. Таня пришла вместе с детьми. Машка вообще сильно выросла и поправилась.

– Ты куда ее так кормишь? – сделал я выговор жене. – Смотри, в какую пампушку превратила девчонку. Мальчишки любить не будут.

– Будут, куда они денутся, – ответила за мать бойкая Машка. – За мной и так уже Борька Самсонов из нашего класса ухаживает.

Похоже, что моя доченька комплексом неполноценности по поводу своей внешности не страдала. Она ни секунды не могла усидеть на месте, а все ерзала на стуле, пока мы с матерью разговаривали, а потом вовсе подошла к окну и попыталась запрыгнуть на высокий подоконник.

– Ты бы проверила у нее кровь на сахар, – посоветовал я жене. – А то мне совсем не нравится ее полнота.

– А она толстая, потому что ест много мороженого и конфет, – заложил сестру Сашка.

Этот кадр вообще изменился до неузнаваемости за время моего отсутствия. Он был как две капли воды похож на меня маленького. Те же кучерявые черные волосы, тот же упрямый раздвоенный подбородок и выразительные, не по возрасту серьезные темные глаза.

– Пап, а тебя когда выпустят из тюрьмы? – спросил меня сын напрямую.

– Скоро, – успокоил я его.

– Смотри, чтоб до сентября был дома. А то мне же надо будет в школу идти. А кто меня проводит в первый класс.

– До сентября точно вернусь.

– Обещаешь?

– Обещаю!

Таня заставила его слезть со стула, на который он залез с ногами и попросила его поиграть с сестренкой, пока она поговорит с папой. Будущий первоклассник с неохотой, но выполнил мамину просьбу.

Когда он подошел к окну и они вместе с Машкой стали разглядывать, как купаются воробьи в весенних лужах на тюремном дворе, Таня, прижавшись вплотную к стеклу, тихо прошептала мне:

– Я так по тебе соскучилась, дорогой.

– Я тоже, милая.

– Я не могу уснуть без тебя. Каждую ночь пью снотворное.

– Мне тебя тоже очень не хватает.

– Я так боюсь за тебя, Миша. Давай, когда тебя выпустят из тюрьмы, заберем детей и уедем куда-нибудь подальше из России. Например, в Австралию или Новую Зеландию. И будем жить без всякого глобального бизнеса и большой политики. Откроем свое кафе или маленький магазинчик. А со временем, когда обживемся и обрастем связями, можно и аудиторскую фирму открыть. А что? Верный кусок хлеба. Ты знаешь, сколько у меня сейчас клиентов? Отбою нет.

Моя жена еще больше похудела и осунулась. Бедняжка! Хотя и бодрится. Аудит – бизнес тоже не сладкий. Но деньги со своего банковского счета, которые я ей положил, не тратит, сама зарабатывает на жизнь.

– А потом займемся консалтингом, а затем инвестициями. И снова сильно разбогатеем, и нас снова будут раскулачивать. Нет, моя дорогая, твой муж ни в чем не знает меры. Уж любить так королеву, воровать так миллион.

– Я тебе дам королеву! – Таня ревниво погрозила мне пальчиком. – Ты у меня дома дашь еще подробный отчет обо всех здешних надзирательницах. Я тебя знаю.

– Меня не водят на допросы надзирательницы, и женщины-следователи, увы, меня не допрашивают. Администрация изолятора строго блюдет мою нравственность, наверное, опасается, что я кого-нибудь из них совращу и сбегу.

– Ты у меня еще поговори насчет совращения!

– А в камере у меня один только Редактор. Но мы друг другу почему-то не нравимся.

– Ланский, ты можешь хоть в тюрьме не паясничать, а говорить серьезно?

И тут Таня схватилась за голову:

– Забыла рассказать тебе про Неклюдовых. У них же снова несчастье. Их младший сын Сережка пошел с друзьями вечером на дискотеку в Тель-Авиве. А там эта… как ее… девушка-арабка… камикадзе… нет… шахидка подорвала себя и всех, кто там был. В общем, Сережку тоже разорвало на куски. Я вчера говорила с Людкой по телефону. Она себе места от горя не находит. Два сына – и с обоими беда. Одному сидеть еще тринадцать лет, а другого вчера похоронили. Представляешь, какое у людей горе. Ленька пьет беспробудно. На него еще бывшие коллеги сильно давят. Врагу такого не пожелаешь.

Я пытаюсь осмыслить услышанное, но у меня ум заходит за разум.

– Каждый в этой жизни выбирает свою дорогу, – рождается в моей голове единственная мысль.

Но в этот момент звучит спасительная команда надзирателя:

– Свидание закончено. Ваше время вышло.

– А что стало дальше с нашими героями? – спрашиваю я Редактора, едва переступив порог камеры.

Он лежит на кровати и читает свою бывшую газету, но мой вопрос он не может проигнорировать. Потому со скрипом встает с кровати, откладывает чтение и идет к столу в надежде поживиться чем-нибудь вкусненьким из передачи, которую принесла жена.

– И что у нас сегодня на обед? – потирая руки, спрашивает мой товарищ.

Не дождавшись ответа, он открывает крышку кастрюльки и издает восторженный вопль:

– О-о-о! Домашние котлеты. Какой запах! С чесночком! Объедение!

Он без приглашения хватает немытой рукой котлету и жадно сует ее себе в рот, приговаривая при этом:

– Амброзия! На мировом чемпионате кулинаров, Миша, твоя жена заняла бы одно из призовых мест. Поверь мне, старому гурману.

Когда прожорливый червь, сидящий у него внутри, насытился, Редактор соизволил ответить на мой вопрос.

– Император всероссийский Александр I скончался в Таганроге без четверти одиннадцать утра 19 ноября 1825 года по старому стилю. Акт вскрытия тела подписали девять медиков, возглавляемые господином Виллие. Затем тело было набальзамировано, одето в мундир армейского генерала со всеми орденами и другими наградами и отправлено в столицу. Перевозка заняла более двух месяцев. Когда в Царском Селе вскрыли гроб, то все члены императорской семьи были поражены видом почерневшего лица усопшего. И только мать Мария Федоровна воскликнула:

– Я узнаю его! Это мой сын! Мой дорогой Александр! О как он похудел!

– И неужели ты думаешь, что сердце матери могло обмануться?

– Сердце матери не могло. А вдовствующей императрицы – легко. Интересы династии всегда выше любых человеческих чувств. Царица Мария Нагая в Смутное время дважды признавала в обоих Лжедмитриях – и Первом, и Втором – собственного сына.