Валерий Залотуха - Отец мой шахтер (сборник)

– Смешно… Как Павка попу махры в тесто насыпал…

Ким хихикнул, а Илья – тот, кажется, не поверил своим ушам.

– Как Павка попу махры в тесто насыпал? Да это же… на второй странице… – возмущенно говорил Илья, подходя к девушке. – Ты… ты же говорила – дочитываешь…

Он выхватил из ее рук красный томик.

– Дочитывала! Я первую страницу дочитывала! – высоким скандальным голоском возразила Анджела Дэвис и обиженно отвернулась.

– Чё-ёрт… Чёрт бы вас побрал, – растерянно бормотал Илья, переводя взгляд с мулатки на корейца. – Ты не можешь выучить десять сталинских ударов… А ты… Ты не можешь прочитать «Как закалялась сталь». Да вы никогда не станете коммунистами! – закричал он.

Соратники виновато понурились. Илья поднял том Николая Островского над головой и воскликнул:

– Это же великая книга, понимаете?!

Ким сделал вид, что понимает.

– Не понимаю, – искренне и нахально призналась Анджела Дэвис. – Чего в ней такого великого?

– Всё! Понимаешь, всё! – закричал Илья. – Каждая страница, каждая строчка, каждое слово! Вот ты смеешься: Павка попу махры в тесто насыпал, да?

– Да.

– А в какое тесто?

Анджела Дэвис пожала плечами.

– В пасхальное! А ты знаешь, вы знаете, что такое пасхальное тесто?

Анджела Дэвис не знала. Ким знал.

– Это когда на Пасху куличи пекут. Мамка всегда на Пасху куличи пекет. И тесто делает сладкое такое, – волнуясь, ответил он.

– А что значит это тесто, знаете? – победно продолжал Илья. – Тело Христово – вот что! Бога, значит! Павка в Бога махры насыпал! Почему поп так и возмущался, почему Павку из школы выгнали… А теперь подумайте, почему именно с этого начинается «Как закалялась сталь»? Да потому, что коммунист в первую голову от Бога должен отказаться! Это – первое. Это – главное. А потом уже остальное.

– Что остальное? – упрямо спросила Анджела Дэвис.

– Например, любовь. От нее он тоже отказался ради революции! Вспомни Тоню Туманову… Тьфу, чёрт, ты ведь дальше не читала! Кстати, верите ли вы в Бога?

Анджела Дэвис хмыкнула, поежилась и, одеваясь, стала рассказывать:

– Мне бабка один раз сказала: «Если ты в церковь пойдешь, я тебе голову оторву». Я тогда сразу собралась и пошла, а навстречу мне Ирка Мухина: «Куда идешь?» Я говорю: «В церковь». Она говорит: «Не ходи. Я пошла перед экзаменами, думала, поможет, а меня поп к себе домой позвал видик смотреть». Ну я – поворот на сто восемьдесят градусов…

– А ты? – обратился Илья к Киму.

Тот замялся и смущенно признался:

– Мамка с сестренкой ходят в церковь.

– А ты? – настаивал Илья.

– Я что, дурак? – обиделся Ким.

– Значит, в Бога вы не верите, – подытожил Илья и сделал неожиданный вывод: – Это плохо. Было бы лучше, если бы вы верили, а потом… Как Павка – он сначала Закон Божий учил, а потом попу махры в тесто насыпал и стал коммунистом… Бог… В Библии написано: «Все волосы на вашей голове сочтены». Когда я это прочитал, я пошел и остригся наголо! Он считает волосы, ха! А что он там делал, когда людей – миллион за миллионом, миллион за миллионом – загоняли в газовые камеры? Волосы считал? Чтобы ими можно было набить побольше кожаных подушек? – Илья говорил это очень волнуясь, он даже побледнел от волнения. Соратники смотрели на него удивленно и немного испуганно. Илья заметил это и улыбнулся: – Наш бог – Революция. Она приходит наказывать и карать. Когда мы победим, своим первым декретом мы запретим это слово.

– Какое? – не понял Ким.

– Бог.

– Тогда его будут писать на заборах, – высказалась Анджела Дэвис.

Илья весело, заливисто засмеялся:

– Ура! Его станут писать на заборах! Как ругательство! Это будет наша полная победа! Слово из трех букв, а смысл не меняется! Все очень просто – Бога нет! Бога не-ет! – взглядывая на небо, закричал он.

– Бога нет! – весело поддержала его Анджела Дэвис.

– Бога нет! – согласился Ким.

– Бога нет! Бога нет! Бога нет! – орали они, задрав головы и грозя небу кулаками, а Анджела Дэвис пыталась даже залезть по-обезьяньи на флагшток.

– Бо-га нет!!! – скандировали они хором.

– Нет-нет-нет… – разносилось далеко над бывшим пионерским лагерем и над рекой, и никто им не прекословил, ничто не пыталось оспорить это утверждение.

Молодых людей это так развеселило, что они с трудом успокоились, а успокоившись, сели свесив ноги и стали смотреть на солнце. Оно передумало садиться за Дон и погружалось прямо в реку, окрашивая воду в красное.

Отец широко улыбнулся, протянул руку и предложил:

– Ну, мир, труд, май?..

Сын помедлил, но протянул в ответ свою ладонь.

– Давно бы так, – удовлетворенно прокомментировала процесс примирения мать.

Дело происходило в зрительном зале кинотеатра «Октябрь» – перед началом сеанса. Примирившись, семейство Печенкиных уселось в последнем ряду: удовлетворенный Владимир Иванович – посредине, умиротворенная Галина Васильевна – справа и слева – никак не выражающий своих чувств Илья. Свет в зале погас, зазвучала индийская музыка – фильм назывался «Бродяга». Печенкин нетерпеливо потер ладони, заерзал в фанерном кресле, завертел головой.

– Ты еще не видел? – обратился он к сыну.

– Я слышал, – ответил Илья мрачновато и, подумав, прибавил: – Раз сто…

Печенкин поднял указательный палец и проговорил важно и назидательно:

– Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

– Иногда наш папа говорит дельные вещи, – иронично прокомментировала Галина Васильевна.

Сюжет развивался стремительно, Илья, кажется, увлекся. Владимир Иванович покосился на него и осторожно опустил свою ладонь на колено жене.

Галина Васильевна терпеливо вздохнула и чуть погодя обратилась к мужу с той замечательной интонацией одновременной мягкости и твердости, с какой по мере необходимости все жены обращаются к своим мужьям, удивительным образом превращая невозможное в неизбежное:

– Володя…

Печенкин хорошо знал эту интонацию и, нахмурившись, спешно остановил жену:

– Опять? Я сказал тебе – Нилыча в обиду не дам!

Фонограмма стерлась, Наиль брал громкостью, и можно было разговаривать почти в полный голос.

– Нилыч… – продолжил Печенкин, и в этот момент входная дверь приоткрылась и вместе с полосой желтого света в темноту зала протиснулся Седой.

– О, Нилыч! – ненатурально обрадовался Печенкин. – Иди к нам!

Седой помедлил, привыкая к темноте, и, сильно, чуть не в пояс, склонившись, направился к Печенкиным.

– Ты билет купил? – шутливо спросил его Владимир Иванович.

– У меня сезонка, – в тон ответил Седой и сел рядом с Ильей.

– Здравствуйте, Илья Владимирович, – прошептал он громким шепотом, но Илья не ответил.