Анатолий Мерзлов - России ивовая ржавь (сборник)

– Кушайте, и я с вами. Пиво как-то пошловато, а вина хорошего нет – на десерт будет чай с зефиром. У Хачика свежий привезли.

В попытке разобраться в глубинной сути происходящего, мне не оставалось ничего, как уткнуться подобострастно в блюдо, стараясь всем видом выказывать удовлетворение. Приготовленная еда была подана профессионально – даже внутренних вопросов не возникало. Если к тому присовокупить достоинство с тонко подаваемой женственностью, под подкупающую хозяйственность, я поразился отсутствием того же в своем окружении. Нервные, подобострастные жены сослуживцев, да и личные попытки обретения уюта, не оставили желания повторить что-то из пройденного. Обычно я с трудом мог вспомнить назавтра, чем кормили меня вчера. Сейчас вовсе не возникало желания ворошить шелуху по сути пустых общений.

– Я покажусь странным, если не захочу узнать естественное, – осмелился я на вопрос, терзающий меня с самого начала. – Где ваш хозяин?

– Я и есть хозяин… в двух лицах, – мелькнула извиняющим взглядом Марианна.

Она сразу закрылась, давая понять неприятность для нее этой темы. Грубо копать глубоко личное, никогда не было моим правилом – я отошел от этой темы. Марианна собралась разливать чай.

– С имбирем пьете? – стараясь голосом смягчить доставленную горечь, обратилась она ко мне, – это нечто, будоражащее душу и сердце.

Я никогда не пробовал имбирь и молча согласился.

– Могу не добавлять имбирь – будет классический зеленый чай, тоже неплохо?

– В этой поездке все складывается необычно, пусть все возведется в высокую степень.

Я не пытался блистать совершенством, иногда что-то умышленно упрощал, вызывая в ней недоумение. Мне хотелось в короткое время полнее раскрыть приятного себе человека.

– Необычность встретить в наших краях одинокую женщину с детьми? – с удивлением спросила она.

– Понимаю, – смилостивился я, – необычность в вас.

Я отхлебнул чай без сладости, пытаясь прочувствовать объявленное свойство. В мгновение меня пронзила горячая струя, глаза окутала поволока, поверхность кожи зашершавила мурашками и по всему телу разлилась волна блаженства. Марианна смотрела на меня помягчевшим взглядом. Я не мог сориентироваться: в результате какого воздействия мне стало в высшей степени так комфортно.

Поблагодарив за ужин, я вышел на улицу. Небо вызвездило показательной астрономической картой: Процион желтел мерцающим ореолом, Сириус чуть ярче стремился обозначить свое положение в звездном построении. Малый ковшик Медведицы завис вниз головой в млечной россыпи сородичей. Снег перестал, приятно подстуживало. В кристально чистой голове зрели высокой пробы мысли. Как безобразно бездарно, особенно последнее время, заканчивались вечерние посиделки: тыквенная голова, мерзость в теле, навязанные постельные сцены – наутро ломка организма с застрявшей в сердце холодной глыбой неудовлетворения.

Иной раз, случаются обстоятельства, готовые подбросить возможность изменить наш распираемый внутренними противоречиями мирок – большой промах каждого, кто не заметил или проигнорировал эти редкие посулы судьбы.

Я с тоской бросил последний взгляд на благосклонное ко мне небо, с воодушевлением вернулся в дом, в новое для себя мироощущение. В спальне пахло свежим бельем. Едва слышная возня на кухне возвращала в то далекое, когда ты засыпал, а мысли продолжали жить картинами прошедшего дня.

Ночью проснулся от ощущения живой близости. В незнакомом мне возбуждении растворился сон, сердце ускоренно выбрасывало в растревоженную голову кровь. Я мог поверить в мистику, если бы не живое затаенное дыхание рядом. На короткое мгновение за столом я представил себе подобную вероятность, даже мог поверить в следствие телепатической связи, но в силу короткого искрометного воздействия никак не мог. Но оно свершилось, и я оказался в нем жалким листком, трепещущим от страха мысли стать покровителем этого милого семейства. Я повернулся к ней лицом, коснувшись холодных пальцев ее ног. И никакая сила не могла остановить меня от жаркого участия в ее очевидной холодной участи.

…Яркое солнце заглядывало в высокие окна бревенчатого строения. Моя машина, забрызганная рыжей грязью дороги, покоилась у самой стены среди веселых ручейков утекающего в безвестность белого покрова.

Меня провожали три фигурки, расплывшиеся в моих глазах символично сверкающим обрамлением, на фоне черных бревен строения.

Вернувшись домой, я сделал солидный денежный перевод – все, что копилось на непредвиденный случай. Мои поступки, за все сознательное время, вместе взятые, не вносили столько душевного удовлетворения, как этот. Обязательства и люди, окружающие меня, ввергали в пучину повседневности. Коротким мигом пролетели лучших десять лет. Ошибки и поиск – элементы любой жизни, отчаяние приходит с наступлением момента истины. Неудовлетворение прошлым вытаскивает на свет дремлющие до поры качества, решительность обуревает вас, и однажды, проснувшись, вы понимаете, как безнадежно далеко ушло от вас прошлое.

Командировки и согласования приобрели через время иной статус, появилась возможность регулировать свое настоящее без опасения остаться непонятым или зависимым. Служебный автомобиль мог доставить тебя в любую часть огромной страны, однако осветленное великой милостью однажды сознание оставляет затаенную тоску по другой возможности. Отказавшись от прочего, за рулем внедорожника, совсем как когда-то, в одиночестве процеживая через фибры, увиденное десятилетия назад, приближался к границам Пермского края. Свежий асфальт дороги белел дорожной разметкой. Треугольник «животные на дороге» заставил с сожалением сбросить набранную инерцию. На приличной скорости пронесся мимо большегрузник. В отдалении появились придорожные постройки. Где-то здесь искомый поворот.

«У красотки Марианны» играла броским рубином реклама одной из вычурных архитектурных затей.

Парусная яхта в сто пятьдесят регистровых тонн водоизмещения плескалась на рейде в пределах близкой визуальной досягаемости скалистого берега, обильно поросшего реликтовой растительностью. В глянцево-белых бортах отражались искрящиеся блики полуденного солнца. Голые мачты невыразительными столбами понуро покоились в палубных крепежах, отдаваясь власти стоящего в зените светила. Такелаж, свернутый по-стояночному на промежуточных реях, белел безжизненными парусиновыми скатками. Деревянный штакетник палубы под жаркими лучами сгущал марево, отчего воздух еще больше насыщался концентратом йодистого запаха моря. На палубе начали образовываться пятна высыхания, это означало полную готовность к приему гостей. Еще немного, и подсохшая палуба осветлилась тщательно выдраенным, мореного тона деревом. Водная поверхность морщилась легким бризом – ничего не предвещало скорой перемены погоды. Небесная голубизна отражалась в воде, без определяемых границ сливалась на горизонте, превращаясь там в необъятную таинственную бесконечность.