Инна Тронина - Постумия

Получались дивные ковры, которыми любовались прохожие. Мы каждый раз придумывали новый узор – чтобы памятники выглядели ещё более привлекательно. Я не знала своих родственников живыми. Но мне казалось, что каменные их лица светлеют, когда рядом благоухает такая красота. Над цветами порхали бабочки, жужжали пчёлы. Я из кожи вот лезла, чтобы сделать мёртвым приятное. И. честное слово, иногда чувствовала, как кто-то гладит меня по голове.

Кроме того, мы ездили с дядей «на грязи» – на озеро Пеленкино. Там жили родственники его деда по отцу – Иван Грачёв был родом с Дона. На Кубань он попал лишь во время гражданской войны. На грязях мне не нравилось. Люди валялись в лужах, как свиньи. Потом обсыхали на солнышке и долго пахли какой-то дрянью. Грязь никому не помогала. Об её чудодейственных свойствах знали только с чужих слов. И всё-таки это было единственное место, где меня не ругали за испачканные руки и чумазую физиономию.

С тех пор, как помню себя, обожала директора нашего агентства Андрея Озирского. Это был красавец в дорогом костюме, позитивный и щедрый. Войдя в приёмную, он хватал меня под мышки, кружил, подкидывал к потолку, сажал к себе на колени. Я сразу тянулась ручонками к его лицу. Хотелось проверить, настоящие ли у него глаза. Такие они были огромные, ярко-зелёные, с длиннющими чёрными ресницами…

Раньше Озирский гладко брился, а потом отпустил элегантную щетину. Сказал, что хочет скрыть след от ожога на лице. Он вообще был весь изранен, ещё с кошкодёрских времён – когда работал вместе с моим отцом. Потому и взял мать в приёмную, хоть мог выбрать молодую «секретутку» без детей. И получала она в агентстве гораздо больше, чем полагалось по должности. Андрей оформлял это как премию. Знал, что милостыню Света не возьмёт.

Андрей появлялся из-за сияющей тяжёлой двери своего кабинета, куда мне входить запрещалось. Стремительно вылетал на улицу, к джипу, обдавая меня пряным ароматом кипарисовой смолы. А потом так же стремительно возвращался. И всегда дарил что-нибудь – раскидай, вертушку, яйцо «киндер-сюрприз», а то и очередную Барби.

Больше всего мать боялась, что фирму лишат лицензии, и мы пропадём. Под Озирского постоянно копали, но очень долго его выручали связи на Литейном. Он ведь там долго работал и был прекрасном счету. Один раз Андрея даже арестовали по ложному обвинению, но быстро выпустили.

Озирский первым приохотил меня к автомобилям, научил Богдана виртуозно выходить из заносов. И объявил нам свой девиз, который всегда выручал его в сложных обстоятельствах: «Делай, что можешь, с тем, что имеешь, там, где ты есть!»

Так прошло целых десять лет. Мне было тринадцать, когда агентство прикрыли. Все эти годы угроза витала в воздухе. Озирский мешал слишком многим. Он знал себе цену и не шёл на сделки ни с бандитами, ни с властями. В итоге ему пришлось продать бизнес и остаться во Франции. Там жили его дети от третьего брака – с Франсуазой де Боньер, французской аристократкой.

Я до сих пор вспоминаю, как Андрей хохотал и хлопал в ладоши. А я, четырёхлетняя, плясала посреди приемной и пела песню «Настоящий полковник» – по случаю дня рождения шефа. К сожалению, полковником Озирский так и не стал.

Теперь Андрею принадлежит фамильный остров де Боньер в Средиземном море. Он часто отправляется на своей роскошной яхте в Ниццу и в Монте-Карло. Яхта из дорогих пород дерева, с позолотой и бронзой – многим на зависть. И не удивительно, что он теперь так живёт. Ведь в роду у Андрея, то есть Анджея, были то ли Потоцкие, то ли Шептицкие. Короче, польские дворяне, шляхта. В противном случае. Франсуаза де Боньер никогда не стала бы его женой.

Когда агентство прикрыли, мой брат Богдан как раз собирался жениться на Кристине Лакерник. Ему было уже двадцать два года. Он работал в милиции – как и поклялся на могиле отца. И помог ему опять-таки дядя Сева.

Я уже, вроде, говорила, что дядюшка мой явно родился в рубашке. Он и без того широко шагал по карьерной лестнице. Нюхом чуял, как нужно поступить в том или ином случае, что и кому сказать. И при этом не был ни трусом, ни подлецом, ни холуём. Но в 1995 году умерла его мать – Надежда Никодимовна. Мне она не родственница. Так вот, похоже, мать вымолила на небесах своему сыночку особое счастье.

Всеволод совершенно случайно познакомился с дочкой военного атташе Вячеслава Воронова – Евгенией. И, как всегда, не упустил своего шанса. Самое главное, что это был уже четвёртый его брак. Вип-персоны на такое вряд ли согласились бы. Но влюблённые поженились тайно и поставили родителей уже перед фактом.

Патриарх семьи Вороновых давно покоился на Новокунцевском кладбище, но связи и знакомства его сын сохранял. Тяжело вздохнув и смирившись с появлением в семье зятя «с улицы», Вячеслав Воронов взялся за его продвижение. Любовь к дочери пересилила все остальные эмоции. Дяде тоже пришлось смирить свой горячий кавказский нрав, чтобы не подвести себя и тестя.

Генерал Грачёв и сейчас не бил себя пяткой в грудь, не кричал о поруганной Родине, никому не заделывал подлянку. Слыл молчаливым исполнительным служакой, к которому ни у кого не было претензий. И очень немногие люди, я в том числе, знали, что у Всеволода Михайловича имеется вторая жизнь, очень не похожая на первую.

Конечно, дядя взял Богдана на Литейный – себе под крыло. Он буквально молился на нашего отца, чувствовал себя в неоплатном долгу. Ведь тогда, в девяносто первом, бандиты приговорили именно Всеволода. Михаил буквально закрыл его собой, пожертвовал жизнью. И дал братишке возможность остаться в живых, сделаться генералом.

Но Фортуна улыбнулась потом, а сначала Всеволоду пришлось нелегко. На его плечи легли заботы о пятерых архаровцах – один другого краше. Я была в этой очаровательной компании единственной девчонкой. Возможно, тогда и привыкла иметь дело с мужчинами. Сперва с маленькими, а потом уже и со взрослыми.

Вокруг меня играли в войнушку, в машинки и в конструктор. Строили дома и корабли. Запускали прямо в комнате модели танков и самолётов. Постоянно орали, из-за чего-то дрались, стреляли из луков, арбалетов и игрушечных ружей. Всё это я воспринимала как данность и охотно участвовала в боях.

Кроме родного брата Богдана, я получила еще и сводного – Михона. Это был общий сын дяди Севы и его третьей жены Лилии. Когда Михон родился, мне было чуть больше двух лет. И потому мы росли практически вместе. На пару увлекались игрушечными динозаврами, изображали из себя супергероев и жили в параллельных мирах.

На другой планете я изображала королеву, а Михон – правителя. Вместе мы пытались застроить пустыню замками, засадить цветами – чтобы было красиво. Мы с Михоном управляли своими подданными – куклами Барби и всякими импортными роботами. Конечно, все они женились между собой и заводили потомство.