Инна Тронина - Операция «Купюра»

Сашин папа сразу же стал обращаться с гостем так, будто и он был, по крайней мере, ранен. Уложил его на тахту, накрыл пледом, одеялом, и аккуратно поставил коротко обрезанные валенки. В домашних тапках было очень холодно, и всё семейство утеплялось, как могло.

Грачёву было очень неудобно, что он своим появлением заставил старика напрягаться, нервничать, но говорить что-то, извиняться не было сил. Как только Лев Бернардович эти морозы пережил, пусть даже периодически отъезжая в тепло, к дочери, на Светлановский? А вообще-то квартира роскошная, наверное, господская. Потолки с лепными украшениями, высокие, узкие окна, большие комнаты. Только лампочки в люстре почему-то показались Всеволоду чёрными, и он торопливо прикрыл глаза.

– Алик, что же ты стоишь? – повернулся старик к сыну. – Согрей чайку, да и поужинать надо. Сева, как насчёт чаю с малиной? Всё своё, из Токсова, Соня варила. А?

– Нет, спасибо, не нужно. – Тоска буквально схватила Грачёва за горло.

Саша ушёл, а Лев Бернардович уселся рядом с тахтой на стул и совершенно откровенно принялся следить за тем, чтобы гость ничего с собой не сделал. Он словно прочитал мысли Грачёва, потому что Сашка не имел возможности его предупредить – отец и сын всё время были на виду.

Старик спрашивал, как здоровье Ларисы Мстиславны и бабушки, интересовался успехами Дарьи в училище при Консерватории. Вопросов, касающихся Михаила, он не задавал – мешала деликатность, но всё время о нём помнил. Всеволод же никак не мог понять, что конкретно его раздражает. Разумеется, на первом месте стояла трагедия в Шувалово, но было и ещё что-то, пока неуловимое. Мозг скребла какая-то маленькая, но острая соринка, и добраться до неё, вытащить Грачёв никак не мог.

Вроде, всё в порядке, люди сочувствуют. Но даже милейший старичок в пуловере и в унтах вызывает горькую досаду. Жалко его, негоже устраивать криминальные эксцессы в квартире – он ведь добра желает. Но по какой же дьявольской прихоти участие вызывает отвращение, желание немедленно свести счёты с жизнью? Грачёв вдруг почувствовал, что пистолет вскоре будет не нужен – дыхание прекратится и так. Нет больше сил. Нет, и всё…

Вошёл Саша на цыпочках, шёпотом спросил:

– Папа, ты в туалет не хочешь? А я пока посижу здесь.

– Нет, сыночка. Разве я сам не знаю, когда мне в туалет надо? – мягко возразил Лев Бернардович.

Грачёв взглянул на их скорбные лица. Печальные взгляды и тихие вздохи окончательно добили его. На гостя смотрели, как на неизлечимо больного или мёртвого, и это сводило с ума, леденило кровь. При такой температуре казалось, что лежишь уже в гробу, и около тебя сидит священник. Да, кажется, Сашка говорил, что Лев Бернардович – сын раввина.

В это время Минц-младший заметил, что его папа обут в унты, и ужаснулся:

– Неужели ты на стеллаж лазил сегодня? Унты же там лежали!

– Ну и что? Когда Володя меня привёз, решил надеть. Сейчас-то потеплее стало, а тогда вообще – как в погребе. Решил к твоему приезду немного подготовиться, чтобы сразу можно было сесть за стол…

– Папа, тебе же нельзя на табуретку, Господи! Ну, попросил бы меня слазить… А вдруг ты упал, и теперь скрываешь?! – Саша побледнел и задрожал.

– Сыночка!.. – взмолился старик.

В это время засвистел чайник, и Саша убежал на кухню. А Всеволод вдруг внезапно понял, что именно раздражает его в Сашке, а заодно – и в его папе. Понял и решил произвести эксперимент тотчас же – он не любил долго раскачиваться.

Всеволод уселся на тахте, спустил ноги на пол. Старик немедленно встрепенулся.

– Холодно лежать? Да-да, ужасно! У нас всю зиму не топят. Вы, наверное, видели – Большой проспект перекопали и бросили. Я чуть ли не каждую неделю обращаюсь в различные инстанции, но хоть бы что-то сдвинулось с места!.. Вот, – Лев Бернардович подошёл к письменному столу, раскрыл папку с письмами из ЖЭКа и прочих органов власти. – Целую кучу накопил, а девать некуда. И даже камин затопить нельзя – пожарные запретили.

Минц-старший снял очки и принялся протирать их толстые стёкла фланелькой. Грачёв раздумывая, не зная, как поаккуратнее приступить к делу. Потом, наконец, решился.

– Простите, Лев Бернардович, у вас очки на минус?

– Да-да, Севочка! – закивал старик, обрадовавшись, что гость начал оттаивать. – Минус восемь уже, представьте себе.

– А у Сашки тоже близорукость? Он как вообще-то видит? Вы ведь, конечно, в курсе.

– Неслух он! – сердито сказал старик, закрывая папку. – Сколько раз говорил ему: «Носи очки, у тебя же минус пять! Все глаза воспалённые, красные, прямо слёзы текут!» Так нет, всё жиганит, стыдно ему.

– Так он, выходит, ничего не… – Всеволод не докончил фразу. Он проглотил слюну и вспомнил, как ударил Сашку в челюсть. – А я и не знал. Неужели у него такое скверное зрение?

– Он в маму, у неё минус шесть стало под конец. И тоже очки носить не любила, – пояснил Лев Бернардович.

Всеволод удивился – почему именно в маму, если папа тоже близорукий? Или он, как мать, не любит носить очки? Вообще-то здесь многое странно, но это уже их дела.

– А мне интересно вот что… – Грачёв встал, взял из папки какое-то письмо, повертел в руках. – Для работы надо узнать, с какого расстояния близорукий человек может увидеть, написано ли что-то на листе бумаги, или он чистый. Понятно, что всё зависит от степени близорукости, но хотя бы в общих чертах. Давайте с вами следственный эксперимент проведёт, если не возражаете.

– Счастливый вы человек, Севочка, что не знаете этого, вздохнул старик. – Наверное, зрение у вас, тьфу-тьфу, отличное?

– Я всю таблицу вижу каждым глазом, – согласился Грачёв. – Мой отец почти шестьдесят лет прожил, а к очкам не прикасался после того, как прозрел. Вы, наверное, эту историю знаете…

– Да, безусловно, – кивнул Лев Бернардович. – Алик рассказывал.

– Так вы поможете мне одну задачку решить? Очень вас прошу!

– Да с удовольствием! – согласился старик.

– Если я возьму вот это письмо, – Всеволод достал листок из конверта, – отойду, допустим, к двери, а вы снимете очки… Так, отлично! Я вам показываю письмо. Вы видите, есть там текст или нет? Я не прошу его читать, просто скажите – строчки видно?

Лев Бернардович засмеялся, и чистенькие усы его запрыгали. Глаза сузились, утонув в глубоких морщинах.

– Севочка, голубчик, я вижу только мутное белое пятно! Об чём разговор? Какое там написано – не написано…

– Значит, близорукий человек, если он без очков, с такого расстояния не может отличить чистый лист бумаги от исписанного? – Грачёв в смятении прикусил губу.

– Нет, Севочка, конечно, нет! Ни в коем случае! Дай Бог вам как можно дольше не узнать, как мы с Аликом видим. И, упрямец, не желает показать ребятам, что отличается от них. В чём-то не соответствует стандартам. Володя, мой зять, ему оправу из Штатов привёз, а другую – из Финляндии. Думали, что нашему моднику отечественная продукция не подходит. Но никакого результата, представьте себе…