Елена Федорова - Венские кружева

– Мне бы хотелось подробнее узнать о вашем деле, – сказал Бомбель, постучав по столу костяшками пальцев. Терезия повернула голову, кивнула.

– Да, было бы интересно узнать, что за дело вы придумали.

– Я хочу купить небольшой дом или участок в центре города, чтобы открыть художественную галерею, – сказал граф.

– Выставка картин в нашем зимнем саду – прекрасная идея, а Рудольф? – Терезия положила руку поверх его руки.

– Да. Но мне хотелось бы знать, чьи это будут картины? – Бомбель не желал сдаваться. Он стремился узнать все, прежде чем согласиться на подобную авантюру, которая может стать угрозой его семейного счастью.

– Я собираюсь выставлять свои картины, – сказал Вильгельм.

– Вы не перестаете нас удивлять, граф! – воскликнула Терезия. – Позволите взглянуть на ваши картины?

– Нет, – он улыбнулся. – Картины еще не привезли сюда. Я должен был найти для них место. И рад, что у меня теперь есть целый зимний сад. Надеюсь, вы не передумали отдать мне его на время под галерею. Уверен, наш совместный проект принесет хорошую прибыль.

– Прибыль? – Бомбель оживился. Он любил это слово больше всех остальных слов. – Вы сказали: прибыль?

– Да, господин банкир. Мы сделаем платные пригласительные билеты для желающих посетить выставку картин в зимнем саду Терезии Бомбель. В стоимость билета будет включено не только посещение выставки, но еще ледяное вино и ром из погребов графа Монтенуово. Как вам такое предложение?

– Вы – чародей, граф. Придумать такое… – Терезия закатила глаза. – Знаете, чтобы сохранить интригу, я бы не стала называть имя художника. Я бы сказала, что свои полотна выставляет потомок конкистадоров.

– Отлично придумано, мадам, но все картины подписаны моим именем Вильгельм. А вот, кто такой этот Вильгельм, мы никому не расскажем. За содружество!

– За творческое содружество, граф! – воскликнула Терезия.

Она была в полном восторге и от графа, и от себя, и от душки мужа, который не мешал ей флиртовать с потомком конкистадоров Монтенуово. Будущее рисовалось банкирше в самых ярких красках без примеси серости и безысходности. Она станет не только законодательницей моды, но и покровительницей искусств. Выставка картин Вильгельма – это маленький шажок к великим достижениям…

Всю дорогу до дома Бомбель подсчитывал прибыль от предстоящей выставки, а Терезия, разгоряченная ромом, мечтала, как было бы прекрасно завладеть сердцем графа, а потом и всем его состоянием.

– Что скажешь, дорогая? – Бомбель решил узнать мнение жены обо всем, произошедшем сегодня.

– Граф не такой простак, каким хочет показаться нам, – сказала она. – Думаю, Иссидору посылать к нему не нужно. Он еще чего доброго влюбится в нее и отдаст ей все свои несметные богатства. Не станем ничего усложнять, подождем…

– Не станем, – поддакнул Бомбель, поцеловав Терезию в щеку. – Ты – мудрейшая из женщин. Я горжусь тобой, Терезия Бомбель!

… Матиас пришел на ру Бельвиль к назначенному часу. Слуга пригласил его войти в дом, предложил стакан холодной воды, сказал, что хозяин сейчас придет. Матиас уселся на диван, осмотрелся.

– Зачем я нужен этим людям? – подумал он – В этом доме нет места для росписи. Не собираются же хозяева срывать шелк со стен, чтобы потом разукрасить их красками.

Его раздумья прервал высокий седовласый мужчина, появившийся в дверях. Густая борода придавала его лицу излишнюю суровость, в то время, как в глазах сияли озорные огоньки. Они выдавали веселый нрав и добродушие этого человека. Что-то в нем было неуловимо родное.

Матиас поднялся, улыбнулся, представился.

– Я – Вильгельм, хозяин этого дома. Присядьте, Матиас. Вы, наверное, недоумеваете, зачем я вас сюда позвал?

– Да, – Матиас смутился. – Не ожидал, что вы умеете читать мысли.

– Я мысли не читаю, не волнуйтесь, – Вильгельм улыбнулся. – Я бы и сам недоумевал, попав в такой дом. Я бы ушел, решив, что художнику здесь делать нечего. А вы не ушли, это хорошо.

– Я не ушел, потому что это невежливо, – сказал Матиас. – Раз уж я здесь, то я должен узнать все, что от меня хотят, а потом принимать решение.

– Рад, что вы такой серьезный человек, – похвалил его Вильгельм.

– Жизнь сделала меня таким, – проговорил Матиас, погрустнев.

– Простите, что приоткрыл ящик Пандоры, – Вильгельм тронул его за руку. – Перейдем к делу. Я, как и вы – художник. Правда, я рисую не всегда, а в моменты сильнейших переживаний. Порой на моих картинах появляются люди или предметы, которых я никогда прежде не знал, не видел. А по прошествии какого-то времени, люди, нарисованные на полотнах, появляются в моей жизни, словно я – их создатель, – улыбнулся. – Мистика, это точно. Но она не лишена реальных очертаний. Вас, Матиас, я вначале увидел на своем полотне, а потом встретил на улице. Узнав, что вы – художник, я пригласил вас для росписи стен. Согласитесь, это хороший повод не только познакомиться, но и подружиться.

– Могу я взглянуть на ваши картины? – Матиас изучающее посмотрел на Вильгельма.

– Конечно. Идемте. Они наверху.

Они поднялись по массивной лестнице, остановились перед двойной дверью. Вильгельм глубоко вздохнул, словно собирался погрузиться под воду, толкнул створки от себя. Матиас замер на пороге, воскликнув:

– Мама!

Альбертина смотрела на него со свойственной строгой полуулыбкой. Глаза такие глубокие, что можно утонуть. Матиас любил эти черные омуты. Он мог смотреть в них часами, чувствуя, как особая небесная сила перетекает от нее к нему и обратно. Именно этой небесной силы ему сейчас безумно не хватает. Не хватает маминого совета, маминой ласки и нежного голоса. Он не видел маму почти десять лет. Он не знает, где сейчас Альбертина, и от этого сердце разрывается и стонет:

– Мама, мамочка, ма…

Матиас повернул голову и увидел портрет сестры. На нем Иссидора живая, реальная. Она нарочно замерла, чтобы через миг рассмеяться своим звонким заразительным смехом. Ну же, Иссидора, отмирай! Но она молчит, выжидает. Чего она ждет? На кого она смотрит?

– Ваш портрет справа, – сказал Вильгельм.

Матиас повернул голову, вздрогнул, увидев себя в зеркале. Провел рукой по волосам. Зеркало осталось равнодушным к этому движению. Да и белая рубаха с кружевным воротником больше подходила для графских портретов столетней давности.

– Кто вы? – спросил Матиас, глядя в упор на Вильгельма.

– Граф Монтенуово… – и через паузу. – Твой отец…

Они стояли друг против друга и молчали. Матиас силился вспомнить картинки из своего детства, но не мог. Ему было два года, когда их с Иссидорой отправили в приют. Кто отправил? Почему? Тогда они не знали. Они держались за руки и плакали. По прошествии нескольких лет, когда они разыскали Альбертину, она сказала, что все произошло по вине злых людей, которые наказаны сполна. Когда Иссидора спросила об отце, мама сказала, что он граф, что он красивый, умный и очень их любит.