Елена Федорова - Венские кружева

И божественная музыка органа, и замирание сердца, и желание жить сейчас сильно в ее душе, как никогда прежде. Она – счастливейшая из женщин. Она любит и любима. Рядом с ней человек, который не бросит ее никогда, не предаст, не обидит, не осудит, потому что в его сердце нет места ненависти. Все его существо наполнено светом любви. Этот свет никому не погасить…

Она крепко сжала руку Матиаса, шепнула беззвучно:

– Люблю.

– Люблю, – сказал громко граф Вильгельм Мотенуово.

– Люблю, – пропела Альбертина.

– Люблю, – шепнул Матиас, поцеловав кончики пальцев Луизы.

Молодожены вышли из собора, уселись в карету, запряженную тройкой белоснежных лошадей, уехали на плантацию Ферстеля…

Луиза и Матиас обвенчались тремя месяцами позже. Луиза стала графиней Родригес Ферстель Монтенуово. Они остались жить в доме графа на ру Бельвиль. В зимнем саду, который спроектировала Луиза, проходили выставки картин Матиаса и кружев, сплетенных Луизой. Главные модницы Орлеана мечтали купить вышивку графини Монтенуово и портреты, написанные ее супругом, графом Матиасом Анджалеоне Монтенуово.

Первенец семьи Монтенуово появился в Вене, где проходила персональная выставка Матиаса. Мальчика назвали Штефаном, крестили в Соборе Обета Вотивкирхе, любимом соборе Луизы.

Солнечный свет проливался вниз через мозаичное окно-розу. Мраморные колонны, поддерживающие своды собора, словно воины охраняли безмятежное счастье Матиаса, Луизы и маленького Штефана. Со стен, украшенных фресками, на них смотрела вечность. Все было торжественно и красиво. Звучал орган, горели свечи, пели колокола.

Матиаса поразило ажурное великолепие собора. Ему стало ясно страстное стремление Луизы вернуться обратно. Неоготика, созданная руками людей, и ему не давала теперь покоя. Ничего подобного в милой его сердцу Луизиане увидеть было нельзя. Зато природа Луизианы, непохожая на европейскую, рисовала такие шедевры, которые здешним жителям не могли даже присниться.

Чтобы ничего не забыть, Матиас сделал несколько набросков. Из них потом появился цикл картин, посвященных Вене.

Через пять месяцев семья Монтенуово вернулась в Луизиану, чтобы уже никогда больше ее не покидать…

…Терезия Бомбель умерла при родах своего третьего ребенка. В агонии она видела у своей постели Ферстеля. Он стоял у изголовья со скрещенными на груди руками, смотрел на ее мучения с нескрываемой радостью. Время от времени вокруг него появлялись уродливые дети с охапками серого мха. Они кидали мох в лицо Терезии и зажигали огонь.

– Гори, гори ясно, – пели дети.

– Не спеши, Терезия, не спеши. Пусть разгорится сильнее огонь нашей любви, – шептал Ферстель своим надтреснутым голосом. – У нас впереди целая огненная вечность. Вечность яркого, горячего огня. Но еще не время нам слиться в страстном поцелуе. Помучайся еще немного. Насладись сполна своими страданиями.

Это тебе наказание за то, что ты отвергла мою любовь. Ты предала меня. Ты рожаешь чужого ребенка…

– Это твой ребенок, твой, – кричала Терезия в бреду. – Не убивай меня. Я молода и красива… Я должна жить… Жить… убирайся прочь… Нет, не уходи… Я люблю тебя… Люблю только тебя…

Бедный Бомбель не мог смотреть на страдания Терезии. Он сидел у ее постели, слушал ее крики и проклинал себя за то, что мечтал о третьем ребенке. Конвульсии, пробегающие по телу Терезии, становились более частыми и продолжительными. Она с такой силой сжимала его руку, что он стонал от боли вместе с ней.

– В нее вселился дьявол, – восклицала повитуха, дежурившая у кровати. Она брызгала в лицо Терезии болотной водой, шептала слова заклинания, но бес не хотел уходить из тела банкирши.

Терезия мучилась больше суток. Когда же она испустила последний вздох, то еще долго звенели в воздухе прощальные слова:

– Фран…

Все решили, что так она простилась со своей мечтой о Париже и желанием стать императрицей Франции.

Мальчик, рожденный Терезией, прожил три дня и умер от водянки мозга.

Бомбель был безутешен. Он не желал никого видеть. Закрылся в комнате и плакал. Он считал себя виновным в смерти жены, потому что его ребенок убил Терезию. На этот раз его семя оказалось смертоносным. Наверное, та ненависть, которую он питал к Иссидоре, вернулась обратно и погубила самое главное богатство Бомбеля – его незабвенную Терезию. А, может, виной была его ревность, его беспочвенные подозрения в измене. Что теперь гадать? Остается только плакать и каяться в содеянном. Ему предстоит всю жизнь нести крест вины. Хватит ли у него сил не сломаться под этой тяжестью? Ах, почему он не умер вместе с Терезией? Лучше бы он умер…

Но, разве можно спорить с Творцом и указывать Ему, что лучше, что хуже. Раз Бог решил, что Терезия должна уйти, а он должен остаться и жить, значит нужно принять Его волю и смириться.

– Да, я должен жить ради детей, – сказал Бомбель немного успокоившись. – Я возьму себя в руки… Пока у меня нет сил, но потом… скоро… все встанет на свои места… или не встанет, но будет легче…

Хорошо, что Николя ведет дела… Ему тоже нелегко, он любил Терезию. Они были близки, он это знает. Не осуждает, а теперь, как никогда чувствует к Николя привязанность.

Они долго стояли у могилы, обнявшись, и плакали, как маленькие дети, которые остались без любящей мамы. Даже Ижен, которого он приставил охранять Терезию, подпал под ее очарование. Он был бледен, смотрел перед собой невидящим взглядом и твердил:

– Какая несправедливость. Какая жестокая несправедливость… За что? За что?

Ижен волочился за Терезией. Она ответила ему взаимностью. Они страстно целовались в одном из потайных коридоров. Дело чуть не дошло до постели. Их остановил ребенок, толкнувший банкиршу изнутри. Она вскрикнула от боли, оттолкнула Ижена.

– Что случилось? – спросил он побледнев.

– Я беременна, – ответила Терезия так, словно Ижен был отцом этого младенца.

Он окаменел, а она поправила подол и ушла, качая бедрами.

Эти воспоминания не дают Ижену покоя. Каждая мелочь в доме банкира напоминает ему о чуть было не совершенном грехопадении. Чтобы избавиться от душевных мук, нужно поскорее бежать из этого дома. Уехать на время из Орлеана, чтобы потом все начать сначала.

Он пожал руку Бомбелю, сказал:

– Крепитесь, мой дорогой… – и ушел, убежал, исчез, чтобы освободиться от своего влечения, мимолетного увлечения, и увлечься кем-то другим…

Ижен не любил постоянства. Свобода была главным его двигателем, стержнем, на котором держалась его жизнь. Жизнь авантюриста, искателя приключений, каковым Ижен, в сущности, и был.

Он не представлял, как можно жить с одной женщиной, когда вокруг столько красоток, готовых к любовным приключениям. Времени не хватит, чтобы прикоснуться к каждой из ждущих чувственного наслаждения богинь. Но можно хотя бы попробовать сделать счастливыми самых достойных…