Геннадий Башкуев - Приводя дела в порядок (сборник)

– Ца-ца-ца… – восхищенно процокали Александр с Зинаидой.

Ночью перед подъездом на асфальте появилась надпись: «Зайка, я люблю тебя!» Белой эмалевой краской поверх небрежности трудов дворника. Все шестьдесят женщин подъезда зайкового возраста (от десяти до шестидесяти лет) в это утро выглядели загадочнее черных дыр космоса. На лице каждой читалась абсолютная уверенность, что послание адресовано именно ей.

– Как это трогательно, – умилилась одна из женщин. – Настоящий мужчина и романтик растет. Я-то думала, так сейчас не ухаживают.

– И не говорите, – подхватила другая. – И только одна-единственная знает, что это написано только для нее.

– Уж она-то точно знает! – залилась румянцем первая. – Но не расскажет никому.

– Это моей Машке писали, – заметил мельком отец одной из гипотетических заек.

– Ну-ну. Ошибок-то нет! – возразили женщины. – Запятая где положено, и «тебя» через Е, а не через И.

– Ну так и почерк ровный, – возразил глубоко уязвленный отец. – Не слепой человек, видимо, писал. Так что и не вам, вероятно.

Так, слово за слово, разгорелся конфликт полов, поколений и социальных слоев. С мордобоем, матом и разорванными бусиками. Приехавший наряд милиции полюбовался с полчаса на побоище заек подъезда и только потом разнял всех.

С утра надпись изменилась. Кто-то уточнил данные, и теперь надпись была более конкретной «Зай ка с 6‑го этажа, я люблю тебя». Зайки с остальных этажей почувствовали себя до крайности оскорбленными в лучших чувствах.

– Это ж надо такой сволочью быть, – сообщила экс-зайка лет сорока с пятого этажа. – Разрисовывать-то – оно ума много не надо. Подарил бы цветов, что ли.

– И не говорите, – поддержала еще одна развенчанная, с расцарапанным еще вчера во имя романтики лицом. – Взял бы да разметку нанес вместо этих каракулей. Раз уж краски много.

Зайки с шестого этажа свысока поглядывали на всех и мечтательно смотрели вглубь себя. Эту мечтательную задумчивость не оценил муж одной из заек. Он хотел было попенять супруге на недостойное поведение, но увлекся и попинал бедную женщину, к вящему удовольствию всех остальных заек подъезда.

На следующий день надпись закрасили, и на белом фоне черной краской появилось «Мильпардон, ошибка. С пятого этажа зайка-то! Люблю тебя».

С шести утра начали подтягиваться зрители из соседних подъездов. И не зря. Ровно в семь у подъезда напрасно обиженная женщина с шестого этажа надавала пощечин своему несдержанному мужу за то, что он козел ревнивый. Мужчина виновато пыхтел и с ненавистью поглядывал на буквы на асфальте. Женщине рукоплескали все остальные дамы двора, вкладывая все свои обиды на спутников жизни в овации. Мужчины сочувствовали лицом и жестами, но сказать что-то вслух не осмеливались.

– Ишь как под монастырь подвел всех, – вздохнул какой-то мужчина лет пятидесяти. – Нет чтоб по секрету на ушко сказать зазнобе своей. Так нет – надо народ баламутить.

– А ты своей на ушко каждый день говори – она и не взбаламутится, – парировала соседка.

– А мне, допустим, никто не говорит ничего уже лет двадцать пять – и ничего. Не помер пока, – виновато пробурчал мужик.

– То-то и оно, – покачала головой женщина и вернулась к зрелищу.

– На пятом-то незамужних баб нету! – вдруг выкрикнул один из мужчин.

– А что ж, в замужнюю влюбиться нельзя уж никому? – взъярились женщины пятого этажа. – Рожей не вышли, что ли? Что ты молчишь, а? Твою жену уродиной обзывают, а ты? Так и будешь стоять?

Приехавший наряд полиции вызвал подмогу, и уже тремя экипажами они гоготали и делали ставки. После всего разняли дерущихся и оформили двадцать три административных нарушения за драку.

Утром на асфальте красовалось: «А чего все эти курицы щеки дуют-то? Зайка-то мой – мужчина с пятого этажа. Люблю тебя, зайка!» Управдом прочел это все, ахнул, сразу вызвал полицию и четыре экипажа скорой помощи.

– Зачем вам четыре? – допытывалась диспетчер. – Чего у вас происходит-то там?

– У нас на пятом четыре зайки живут! – неуклюже пояснял управдом. – И все женаты. Так что поторопитесь – пострадавшие вот-вот будут.

– Ах ты кобелина! – завыли на пятом этаже, и раздался шум бытовой ссоры с рукоприкладством и порчей имущества.

– Але! – закричали все жители подъезда со двора. – Нечестно так. Спускайтесь вниз – чтоб все видели.

– Сейчас, – вышла на балкон пятого этажа женщина в бигудях. – Скорой там не загораживайте дорогу.

Санитары пронесли двоих пострадавших. Еще один зайка вышел сам, гордо осмотрел собравшихся, пригладил резко поседевшие волосы, проводил заплывшим глазом обе кареты скорой помощи и сказал:

– Слабаки! Тряпки!

После чего улыбнулся беззубым ртом и упал в обморок.

– Ээээ. Граждане… – заволновалась толпа. – А где четвертый-то? Может, надо ему на помощь идти? Может, дверь выбить и отнять бесчувственное тело у этой фурии?

– Что за собрание тут? – вышел из подъезда последний из заек. – Делать вам всем нечего?

Толпа ахнула – мужчина был чисто выбрит, причесан, одет в свежую рубашку и вообще великолепен, как залежавшийся в ЗАГСе жених. За мужчиной вышла его жена, поправила демонстративно мужу прическу и ослепительно улыбнулась соседям.

– Верк, ты чего? Бесчувственная какая-то? – ахнули женщины.

– Чего это? – удивилась Верка. – Это ж я писала. Своему. Люблю его – вот и, дай, думаю, напишу. А нельзя разве?

– Вот ты скажи – ты нормальная?!! – завизжали соседи.

– Нормальная вроде, – пожала плечами Верка. – А вы?

К одной женщине пришел по объявлению мужчина.

Объявление было вполне обычным. Женщина там написала, чтоб ни-ни там, а только по серьезным намерениям, что одинокая, что денег не надо и жить есть где.

В первый же вечер к ней и пришел мужчина. Внимательно посмотрел на всю женщину, одобрительно так поцокал языком и прошел в прихожую.

– Ну как дела тут вообще? – спросил мужчина.

– Да уже вроде получше, – женщина рассмотрела выбритый подбородок мужчины и принюхалась насчет перегара.

– Хорошо это, – кивнул мужчина и спросил: – А куда тут пройти можно?

– В зал, может? – спросила женщина робко.

Потому что у женщины из всех комнат только зал и соответствовал серьезным намерениям. Кухня у нее была метров шесть от силы, а в спальню сразу звать не дозволяется Кодексом Серьезных Женщин.

– Ну в зал так в зал, – согласился мужчина.

Прошел в зал и на стул сел.

– Вы бы на диван, может? – озаботилась женщина. – А то мне стул дорог, а он уж и без того расшатанный. Бабушкина память, между прочим. Еще при старом режиме расшатали.

– А на диване-то я в серьезных намерениях усомниться не заставлю? – как-то оробел мужчина. – Сяду там, не дай бог ладошкой около себя хлопну, а вы решите, что это я что-то вроде «Садись сюда, крошка» говорю.