Геннадий Башкуев - Приводя дела в порядок (сборник)

– Вадик, скажи мне… Скажи мне, кто это? – Сергеич протянул газету.

– Это? Тут же написано. Клинер из двадцать четвертого ЖЭКа. То есть дворник из двадцать четвертого ЖЭКа. Зовут Афанасий Свиридов.

– М-да… Все тайное – становится явным, Вадик. Гениальная! Гениальная и в то же время простая истина, которую ты продолжаешь игнорировать. – В голосе главного редактора не звучало злобы. – Это не клинер, Вадик. И не дворник из двадцать четвертого ЖЭКа по имени Афанасий Свиридов. Это чудовище в тулупе беглый алкоголик Иван Сапроненко.

Вадим решил не ерничать и не отпираться.

– Как это беглый алкоголик? Я, в принципе, знаю, что не трезвенник. Но беглый… Из зоны бежал?

– Нет, не из зоны. Из дому он бежал. Уже два месяца как. Обворовал родственницу жены из Клина и сбежал к забулдыгам. И если посмотреть на вещи трезво, что тебе, в принципе, последнее время удается, то выходит, сотворил ты благо. Нашел совсем пропащего человека. Органы не нашли, а ты нашел. Следопыт, гля… Но можно посмотреть на вещи трезво и с другого ракурса. Люди шлют СМС. Они голосуют, тратят заработанные деньги. И на что они тратят заработанные деньги, Вадик? На что?!

– На СМС… – пробурчал Вадим.

– На алкашей они тратят свои деньги! На мифических подметальщиков! И трое из них должны получить ценные призы. Путевку в Турцию, телевизор и стиральную машину. А я же просил тебя. Дворники должны быть живыми, а не «мертвыми»! А эти…

– Эти живее всех живых, Александр Сергеич. Их в Кунсткамере без колбы можно выставлять. Они насквозь проспиртованы.

– Юморист… Рубрику я у тебя отбираю. Света Колчина вести будет. Подойдешь к ней и расскажешь, сколько было настоящих дворников, а сколько ты синюшников привлек. Чтобы они, не приведи господь, в финал не пробрались. Кстати… А сколько было настоящих, Вадик?

– Двое их было.

– Прямо как в подворотне. Вот и писать ты теперь будешь о подворотнях, – нараспев произнес Стельнов. – О подворотнях, разбоях, грабежах, убийствах. У Прокопьева проблемы со здоровьем. Ему требуется операция.

– Не на мениске случайно? А то мне уже делали…

– Не строй из себя дурачка, Вадик. Даже редакционная уборщица знает, что не на мениске. На время отсутствия Прокопьева возглавишь отдел криминала. То есть, как и у всех нормальных людей, рабочая пятидневка.

Известие, способное обрадовать многих, Вадима расстроило:

– Александр Сергеич, вы сами говорили, что я человек с тонкой организацией души. А там сплошная чернуха. Трупы, изнасилованные девственницы, обгоревшие тушки собак и кошек. Александр Сергеевич, я не ерничаю. Но, честное слово, меня может вновь потянуть к алкогольной зависимости.

– А ты сделай все, чтобы тебя к ней не тянуло.

Пожав руку Стельнову, Вадим вышел из кабинета.

Зобов стоял на том же месте. Он снова пил чай. Ирина с тоской в глазах смотрела на его неумелую жестикуляцию. Наклонившись, Вадик шепнул ей о своем назначении. Поцелуй оставил на щеке розовый след от помады.

Такси Вадим поймал быстро. Заняв место рядом с водителем, он долго смотрел перед собой. По стенам домов разбегались разноцветные струи неона. Вдали мелькала вывеска ночного клуба «Ориноко».

– В «Галактику».

– Новый клуб?

– Наркологическая клиника на Миклухо-Маклая.

Я купил эту книжку холодным апрельским днем. Распродавали все имущество из дома на тихой улочке в соседнем Нью-Медфорде.

Такие события всегда грустны. Хозяева умерли или переехали в дом престарелых, и деловитые агенты распродают мебель, картины, одежду, старые альбомы, грампластинки и книги, сувениры, которые когда-то кому-то грели сердце. Но, может быть, это лучше, чем отправить все на свалку?

В этом доме, в опустевшей маленькой комнате, наверное библиотеке, стоял ящик с книгами, и в глаза мне бросились русские буквы. Я присел на корточки возле ящика, да так и просидел следующий час, перебирая содержимое.

Хозяева уехали из России давно. Самые новые книги были пятидесятых годов, я помнил их по отцовской библиотеке: Шекспир в полосатых суперобложках, «Моби Дик» с изломанной надписью на корешке, «Наш человек в Гаване» в теплом желтом коленкоре. Много было того, что привозили потом в СССР тайком – Солженицын, Зиновьев, Авторханов. Аккуратные сборники «Ардиса». Были и книги, что издавались на этих берегах, а до наших так и не добрались.

Брошюра в мягкой обложке «Прогулки въ селъ Воронцовъ» лежала на самом дне. Сначала я увидел две знакомые башни (откуда? почему я знаю?) и только потом прочитал потускневшее название и сообразил, что книга много старше своих сиротливых товарок.

Башни при входе в парк стояли в наше время полуразрушенные. В первый раз я увидел их, когда нам устроили день здоровья, и мы всем классом, с нашей учительницей Ниной Павловной, отправились в парк.

Села Воронцова я не застал, но учился в классе с ребятами из совхоза «Воронцовский». Мы побаивались их: не слишком усердные в науках, дрались они свирепо и всегда стояли друг за друга. Учили нас, только переехавших в новенький с иголочки квартал аккуратных пятиэтажек, ругаться матом, играть в ножички и в расшибалочку, а потом и покуривать. И часто вспоминали и жалели тот кусок села, на месте которого вырос наш квартал.

Дома я заварил чаю, уселся в кресло и принялся за «Прогулки…». Неспешное повествование затягивало: я словно проходил с автором, видно немолодым уже человеком, по господскому парку, аллеей вдоль яблоневого сада, мимо конюшен и выгонов, мимо кузни и мельницы.

Казалось, будто кровь толчками возвращалась в отсиженную ногу. Мне вспоминались забытые детали пейзажа, давно похороненные и переметенные песком за долгие годы. Сад в наше время уже почти умер, но в теплые дни мы заворачивали туда после школы, залезали на самые высокие ветки и отыскивали сморщенные, уже мягкие последние октябрьские яблоки. Санька, наш одноклассник из совхозных, однажды упал с самой верхушки, сломал руку, и мы, перепуганные, вели его в поликлинику, а он хлюпал носом и просил не говорить родителям, как все случилось: его драли ремнем и не за такие провинности.

Конюшни я помнил отчетливо, их сломали, когда мы были во втором классе. От них тянуло навозом, и девчонки морщили нос, когда мы выходили из школы, а ветер дул с той стороны. Кузницу давно снесли. Зато силосные ямы в книге не упоминались, а я помнил, как провалился в одну, и меня вытащил, ухватив за шиворот серой формы, случайный прохожий, не пожалев собственных ботинок и брюк. Потом ямы засыпали битым кирпичом, а через несколько лет построили на этом месте новую поликлинику. Я не любил ее, она была слишком стерильная, и на этажах отчетливо пахло эфиром.