Анна Матвеева - Лолотта и другие парижские истории

В день 29 ноября, когда у Жанны Эбютерн родилась дочь, Лолотта проснулась не от страха и слёз, а потому что на улице кто-то кричал её имя.

Она занимала квартирку в верхнем этаже, – бывшие комнаты прислуги, скошенные потолки, окно падает вниз, как нож гильотины. День был очень холодным – пока Моди с семейством нежился на солнышке Ниццы, в Париже стояла такая лютая осень, что зимы бывают краше. Разумеется, Лолотта не открывала окон на ночь, и потому слышала свое имя как будто на расстоянии. Кричит кто-то, и пусть себе кричит: мало ли какую Лолотту зовут. А человек вдруг возьми и выкрикни её фамилию. Здесь ли, дескать, проживает, и в каком номере? Консьерж, видать, отлучился, но это же не повод орать, как деревенскому петуху.

– У меня к вам дело!

Лолотта рванула раму кверху. На тротуаре – приличный мужчина в хорошем костюме. Не из красавцев, лицо бледное, длинное: это она даже сверху приметила. Лолотта, вообще, приметливая.

– Поднимитесь через четверть часа! – велела она, тряхнув волосами, как «прекрасная Отеро».

Брызнула в лицо водой, спрятала деньги в ларец. На кровать – покрывало, в рот – конфет из бонбоньерки, что принес вчера Чётный. Руками пригладила волосы, груди спрятала под рубашкой, потом все-таки выпустила частично наружу. Намек, обещание, тайна, продолжение следует, как пишут в «Ревю де Пари». За ушами – маленькими, но мясистыми, – провела хрустальной пробкой от La Rose Jacqueminot. Хрусталь оказался ледяным, Лолотта вздрогнула. Ей все ещё мерещился сигарный запах усов Чётного, поэтому она провела ледяной пробкой между грудями, как будто разделяя их. Мысль, которая пришла ей в голову при этом будничном действии, оказались такой похабной, что Лолотта сама собой возмутилась. Кажется, не ей жаловаться на одиночество!

Вернула флакон на место. И тут в дверь как раз постучали.

Вблизи незнакомец оказался ещё более бледным – «иззелена», определила бы мать-покойница. Хворый, видать. Бросил взгляд на Лолоттины грудки, и тут же отвёл глаза в сторону – как если бы смотрел на неприятное. Одет хорошо – добротный костюм, трость в руке почти новая.

– Я прошу мадам извинить меня за беспокойство, – сказал гость, слегка поклонившись. Голос у него был неприятный – именно так говорило бы протухшее мясо, имей оно такую способность.

– Разрешите представиться – мсье Луи.

– Луи-без-фамильи? – хихикнула Лолотта. Какой-то на неё шутливый слог напал, и ещё жаль стало, что столько духов зря вымазала: бледный мсье даже носом не повел.

– Зачем забивать хорошенькую головку чужими фамилиями? – он подошёл ближе, и Лолотта, почуяв дичь, шелестнула юбкой. – Меня на холме все так называют. А вот эти ваши холмики лучше спрячьте, я по причине болезненности женским полом не интересуюсь.

– И что же вас привело ко мне, мсье Луи? – спросила Лолотта.

Он огляделся по сторонам, будто их могли подслушивать, и шёпотом сказал:

– Модильяни.

Как если б это было не имя, а название неприличной болезни.

– Мне рассказывали, будто он писал ваши портреты, и они хранятся здесь.

Негодяй смотрел прямо на сундук, в котором Лолотта прятала бесценный ларец.

– Вас обманули, мсье Луи, – сказала она, подойдя к нему, едва ли не вплотную. Он так явно мучился от запаха La Rose Jacqueminot, что ей даже стало его жаль, но лишь на миг. – Я не имела чести позировать мсье Модильяни. И картин его у меня нету. Вообще, ничего у меня здесь интересного нету, я простая девушка, мсье. Если вас интересуют картины, вы зайдите к папаше Сулье. Или к Сюзон, она живет неподалёку, в синем доме.

– Я же не праздно интересуюсь, – мсье Луи как будто не слышал Лолоттиных слов. – Я серьезный человек, торговец искусством. Вы хотя бы мадам Валадон спросите, или мсье Уттера. Я заплачу отдельно за каждый холст, но вначале нужно посмотреть.

– А сколько вы платите? Мне просто интересно.

– Ну это же смотря какая картина.

А сам рыщет глазами по стенам. И опять – на сундук уставился. Хорошо, что тот старый набросок Лолотта хранит не в сундуке, а в шляпной коробке. Сверху лежат пожелтелые кружева – уже не поносишь, но выбросить жаль.

– Картина у нас с вами такая, мсье Луи, что ко мне сейчас прибудет брат из предместья. Он человек прямой, нетерпеливый. Ему может не понравиться, что к его сестре-девице приходят незнакомые господа.

– Конечно, мадам, конечно! И всё же я оставлю вам карточку с адресом. Если надумаете, пришлите записку.

Лишь только он ушёл, Лолотта тут же бросилась проверять ларчик, как будто он мог опустеть от этих рыскающих взглядов.

Хорошо она придумала про брата!

На самом-то деле брат на холме ни разу не был – он в Париже только до рынка доезжал. Но мсье Луи о том знать необязательно.

Впервые в жизни я с нетерпением ждал встречи с Игорем. О том, что мы познакомились с его отцом, конечно, говорить не стану – но мне обязательно нужно было увидеться с мальчиком. Я волновался о нём ещё больше обычного.

Почты из Парижа по-прежнему не было. Майские праздники в самом разгаре, и даже если Лолотта действительно отправила мне открытку, она придёт не раньше чем в июне, когда сама Лолотта давным-давно вернётся.

Думаю, мне нужно снова звать её именем Алия.

Я проверял почтовый ящик дважды в день, утром и вечером, и благодаря этому впервые в жизни аккуратно оплатил счета за квартиру.

Наконец, настала среда. Обычно Ирина Викторовна заглядывала в кабинет после консультации, но сейчас вошла первой, оставив сына в коридоре.

– Михаил Юрьевич, сегодня мы в последний раз. Алексей нашёл для Игоря другого психолога, – сказала она, глядя мне при этом не в глаза, а в лоб. Как будто надеялась рассмотреть там третий глаз. – Игорь хотел с вами попрощаться.

Сунула мне деньги и вышла, столкнувшись на пороге с барышней-наркологом.

– Ты занят сейчас? – спросила нарколог.

– Через час освобожусь.

– У Рады сегодня день рождения. Сейчас приём закончим, и будем немножко праздновать. Придешь в двадцать пятый?

– С удовольствием! А подарок?

– Мы вот как раз скидываемся, – сказала нарколог, глядя на купюру, которую я всё ещё держал в руках. – Самый лучший подарок в наше время – это деньги, правильно?

У неё была поистине наркотическая манера говорить, трудно спорить с таким человеком. Я отдал наркологу свой гонорар, она ушла, и я позвал в кабинет Игоря.

Ещё каких-то три месяца назад меня невозможно взволновало бы это происшествие – аутсайдера не только приняли в стаю, но даже позвали на день рождения к Раде-психиатру. И пусть это было вызвано банальной причиной нехватки денег на подарок, я всё равно был бы счастлив – но сейчас мне было всё равно в другом значении.

Я не хотел расставаться с Игорем. Я не мог представить себе, что никогда больше не увижу этого мальчика – насколько невыносимого, настолько же и дорогого мне.