Мария Панкевич - Гормон радости

Каждый вечер перед сном бабушка доставала небольшую фотографию Сталина и целовала ее, вздыхая: «Отец родной! На кого ж ты нас покинул?..» Несмотря на атеистические воззрения, отмечала все церковные праздники – ей просто нравились любые праздники.

Один раз я попросила бабушку нарисовать картинку. После всех ее стараний на листе бумаги появилась странная харя с кружочками вместо носа и ноздрей – более жуткого рисунка я не видела до сих пор. «Говорила, не умею!» – сокрушалась бабушка. Петь бабушка тоже не умела, а выпить любила, и так мы узнали песни вроде «Пионеры – Богу маловеры».

Она же рассказала мне стишок, который считала очень забавным. Я запомнила его на всю жизнь:

Мы ее не любили и побаивались. Когда она нежданно появилась на пороге нашей квартиры, был январь, и довольно морозный. «Ох, дочечька, хватит, нажилась одна! Буду вот внуков нянчить, одной мне тяжело… Дом закрыла и приехала!» Но бабушка лукавила – она была вполне себе крепкой и суровой пожилой женщиной. Осмотревшись в наших двух тесных комнатенках, она решила, что «твой совсем рассобачился, а ты, дура безропотная, все терпишь и детей его еще растишь!». Мама с радостью и облегчением ей поверила, кивала, плакала. Для папаши начались трудные времена.

Помню, он сидит на кухне вечером, свесив голову, и чистит картошку на газетку, расстеленную на полу. А я нашла на пианино пыльную шоколадку, есть мне не хочется, поэтому я несу ее в кулаке к мусорному пакету. Фигура отца вызывает у меня чувство сострадания, я меняю курс, подхожу к нему и открываю ладонь: «Может, ты будешь?» Он ласково говорит: «Кушай сама, доча!» Но я не хочу, поэтому выкидываю шоколадку. Это вызывает у пахана вспышку ярости, он бросается ко мне и трясет за плечи: «Маленькая сучка, ненавижу вас, ненавижу!» Обидеть я его не хотела, а утешить не вышло.

Когда оскорбления, которыми осыпали друг друга бабушка с отцом, заканчивались, начинались бои без правил. Мать кидалась с воем между ними: «Я вас заклинаю, прекратите!» – «Старая ведьма!» – плевался пахан. «Выблядок!» – не оставалась в долгу теща.

Я пряталась в комнате и читала, закрывая уши. У меня был свой мир – с благородными и смелыми мужчинами, красивыми дамами, шпагами и драмами. Я мечтала, чтобы пришел Атос и забрал меня к себе в замок – я бы сделала его счастливым, он бы снова поверил женщинам и обязательно бросил пить.

Наши с братом домашние забавы, как правило, заканчивались печально. Дорожка в травму на Мытнинской была нам знакома до слез.

Один раз мы закрыли бабушку на кухне, чтобы спокойно поесть орехов – нам запрещали самостоятельно их раскалывать. Молоток остался на кухне вместе с бабушкой, поэтому мы достали со шкафа портфель, в котором пахан хранил подаренные ему зэками выкидухи – запрещенные самопальные ножи, которые открывались нажатием на незаметную кнопочку или умелым взмахом кисти. Пока бабушка билась в дверь, проклиная нас и нашего папашу, мы кололи орешки ножом. У меня соскочила рука, острый длинный нож внезапно сорвался с шершавой поверхности и пронзил брату щеку. «Передай маме, я прощаю тебя! Я любил вас!» – бормотал он, падая и заливая мальчишеской кровью деревянный пол. Пришлось открыть бабушке дверь. Она намазала Колину щеку детским кремом и уложила его спать. Хорошо, мама пришла с работы и отвезла его в травму.

В другой раз мы закрыли бабушку уже в туалете (снаружи на двери была массивная щеколда) и, достав папин портфель, метали выкидухи в пол. Братик промазал: попал себе в ступню. Я отперла бабушку, и тем же самым кремом она намазала мальчику ногу, после чего уложила Колю спать. Вернувшись с работы, мама отвезла его в травму.

В третий раз мы, закрыв бабушку на кухне, плясали на столе. Неловкий мой братец упал и разбил голову. Я открыла кухню, и снова в ход пошел крем, и снова мама повезла Колю в травму.

Как-то мы закрыли бабушку в туалете и съели все яблочное пюре, которое нашли. Потом мы ее выпустили, но вместо благодарности она кинулась на брата. Тот дал деру. Тогда бабушка схватила железный совок на длинной ручке и ударила непослушного мальца по голове. Угол грязного совка вошел в детский череп довольно глубоко. Тут уж мы с бабушкой поняли, что детский крем не поможет, и позвонили маме на работу. Врачи на Мытнинской спасли ребенка, пахан чуть не убил бабушку, но в целом все обошлось.

Когда мы всей семьей ездили на юг, наши игры становились веселее и разнообразнее. Я была Индианой Джонсом, а брат – индейцем. Когда я его поймала и привязала капроновыми голубыми лентами из кос к сливе, мелкий стал выпендриваться и наотрез отказался выдавать военные тайны. Я предупредила, что его ждут пытки, и он пообещал их выдержать, но уже после первой затушенной о нежную детскую кожу спички подлец заорал: «Мама! Мама!» – чем навлек на меня немалые неприятности.

Мы с братом заводили будильник на четыре утра, чтобы поиграть как следует, пока все спят. Игра называлась «Людовик XIV». Я наряжала братца в мамины чулки, огромное сомбреро и бабушкины кружева. Он был мой король. Себе я оставила роль верного слуги. Потом брату надоело, и я придумала играть в прятки.

Чтобы игра была веселее, мы прятали мелкого от мамы, а та должна была его искать. Когда во дворе не осталось укромных мест, мне пришла в голову гениальная мысль – спрятать братика в бак с водой. Солнце уже взошло, но было еще прохладно. Брат разделся и залез в холодную воду. Я разбудила маму, вернулась к баку и закрыла его крышкой, сев сверху для надежности. Мелкий немедленно начал палить контору ударами головы в крышку. Ударив ногой по баку, я громко запела веселую песню. Сонная матушка не торопясь осматривала кусты – удары башкой раздавались все реже. «Ну, где же мой сыночка?» – уже с раздражением вопросила мама. Я торжественно подняла крышку бака: «Да вот же он!»

Маленького утопленника откачали. В назидание мама принесла мне из библиотеки толстую книгу и сказала: «Будешь себя плохо вести – с тобой будет то же самое!» На обложке красовалось ужасающее название: «История розги».

Это было самое захватывающее чтиво в моей небольшой жизни. Продираясь сквозь дореволюционную орфографию, я узнала, что некий титулованный злодей велел слугам похитить мать и дочь. Их раздели, привязали к деревянным коням, так чтобы задницы красавиц были выше голов, и подвергли порке. Главный герой добивался, чтобы мать велела дочери отдаться ему, и порол то мать на глазах дочери, то наоборот. Чтобы розги били больнее, китовый ус, из которого они были сделаны, вымачивали в уксусе. До этого я была уверена, что из уса делали только корсеты. Захватывающих моментов в книге было много. Например, какая-то героиня прилюдно курила влагалищем.