Иван Зорин - Зачем жить, если завтра умирать (сборник)

Это шутка. Устина через силу улыбается, размазывая по щеке слёзы.

– Ладно, это мой начальник, у нас служебный роман. У него есть семья. Находишь это пошлым?

– Дело твоё. И всё же он подлец.

– Ну, пожалуйста, не начинай. К тому же он не знает и, надеюсь, не узнает. Обещаешь?

Устина кивает и, продолжая движение, рыдает на плече у дочери.

В тёмном зале мерцает экран, Устин уже несколько дней в маленьком провинциальном городе. Почему он выбрал его? А какая разница, ткнул пальцем в карту, города все одинаковые, клубы есть везде. К тому же здесь его никто не знает, можно ходить в ближайший к гостинице. Устин ест, спит и играет. Кому какое дело? Пусть на него исподлобья косится чернявый, с проседью, администратор, всё равно скоро уезжать. Главное, это продвинуть игру. Дальнейшее направление её сюжета уже угадывается, отчётливо проступает семейный расклад. Пока Обушинский нянчится с внучкой, Устина решает проблемы дочери. Они близки, как никогда. На новом витке всё повторяется симметрично: теперь Устина всюду таскается за ней «хвостиком» – в ванной советует ей шампунь, чтобы волосы оставались пушистыми, в прихожей у зеркала застегивает ей сзади «молнию» у платья, неразлучные подруги, обсуждая за столом кавалеров Мелании, они шушукаются – не посвящать же в свои женские секреты Обушинского. У Обушинского не за горами пенсия, и тогда он окончательно увязнет в своём бабьем царстве, но такая перспектива его не пугает, наоборот, он этому рад…

Устин жмурится, выходя из тёмного зала. Сунув руку в карман, достаёт деньги, чтобы расплатиться.

– А ведь я тебя знаю, – поднял глаза из-за стекла чернявый администратор.

– Мы не знакомы, – мотает головой Устин, протягивая купюру. – И, пожалуйста, на вы.

– На вы только идут, – оскалился администратор. – Мы не знакомы, но я хорошо тебя знаю, потому что я старше, а все проживают одну жизнь. Ты неудачник.

Устин покраснел.

– Все вы тут неудачники, много перевидал, – чернявый завозился у кассы. – Я же вижу, жизнь не складывается, вот и компенсируетесь. Только бесполезно всё.

– А вам-то какое дело?

– Да жалко вас! Ты, небось, тоже в любовь играешь, настоящей-то нет, хоть так. И семью себе заводишь, а всё равно ничего не выходит. И не выйдет.

– Откуда тебе знать?

– Так все такие, всем одного и того же не хватает.

– Я про то, что не выйдет.

– А как же! Жизнь везде одна, кто её сопротивления одолеть не в силах, тому лучше и не родиться. Как говорится, кто здесь мучился, тому и в раю ад.

Чернявый вдруг снял очки, которых Устин не замечал, уставившись рыбьими глазами. Устин оторопел.

– И что же делать?

– Для начала запрись в ванной и набей себе морду. – Чернявый расхохотался. – А знаешь, почему в ванной? Там зеркало, чтобы не промахнуться!

Устин застыл, склонившись к стеклу. Преодолевая силу тяжести, вверх ползла муха, и Устин подумал, что услышал много правды, в сущности, всю, простую и ясную: он неудачник.

Хлопнув кассой, администратор протянул ему сдачу. Муха при этом взлетела.

– Будете брать или нет? И что вы так на меня смотрите? Переиграли?

Устин вздрогнул.

– Немного. Оставьте себе.

– Бывает, – улыбнулся вслед администратор.

За дверью Устин поднял воротник, хотя было совсем не холодно, и решил сменить клуб.

Через двадцать минут после этого.

Поднимаясь в лифте к себе в номер, расположенный на верхнем этаже, Устин оценивает своё положение, перебирая последние события, намечает свои шаги:

Жена меня всё-таки разыскивает, звонок на третий день, жаль, что разговоры в жизни нельзя стирать, как в игре, мало того, приходится их вести: «Как дела?» «Нормально, как у тебя?» «Всё хорошо. Где питаешься?» «Кафе при гостинице весьма приличное». «Значит, тебя всё устраивает?» «Вполне». «Я рада». Пауза. «Платон не звонил?» Я напрягаюсь, перекладываю телефон в другую руку. «Нет». «Он, кажется, нашёл место». Ах, вот оно что! Предупредить, что сроки сокращаются, как это мило. «Я понял, передавай ему привет». Даю отбой. Она тут же перезванивает. «Что-то со связью. А ещё Платон сказал, ему нужно твоё письменное согласие». Прижимая телефон к уху плечом, долго записываю номер больничного факса. «Постараюсь отправить сегодня». «Было бы здорово, не тяни. Ну, пока». Она даёт отбой, чтобы я не успел попрощаться. Да, она умеет дать понять, кто здесь командует. Значит, сразу по возвращении. Сколько осталось? Три-четыре сеанса. Надо форсировать игру. Но как? Впрочем, развязка уже просматривается, время берёт своё, Устина и Обушинский дряхлеют, а это совсем не интересно, все старики похожи друг на друга, стало быть, можно пропустить, и остаётся лишь подобрать болезнь, которая их доконает. Диабет? Пневмония? Отмахнуться от анамнеза нельзя, его собирают всю жизнь, он сопровождает нас, определяя судьбу. Может, он и есть судьба? В старости уж точно. Или устроить несчастный случай? Обушинского сбивает машина, которая уезжает с места аварии, вечер, безлюдно, он истекает кровью на тротуаре, до которого удаётся доползти, ни помощи, ни свидетелей, винить некого, кроме себя или случая, Устине сообщают только под утро, когда она уже стала обзванивать морги, она едет в больницу, Обушинский ещё жив, но умирает у неё на руках, не приходя в сознание. Трагично и вместе с тем отдаёт патетикой. Нет, старость осторожна, и тихое увядание будет правдоподобнее – но и в этом варианте остаётся что-то недосказанное и одновременно трафаретное. Может, стоит идти от себя?

Устин в гостиничном номере, растянувшись в одежде на кровати, руки, скрещенные у изголовья.

Он размышляет:

Земля – ад.

Кто бы с этим поспорил?

Но как всё наладить, когда каждое поколение живёт само по себе, с чистого листа, вне связи с предыдущим и последующим, о которых может лишь фантазировать? Что мы знаем о родителях? Как сложится жизнь у детей? И так из века в век, род приходит, и род уходит, а ад остаётся. Как передать опыт? Свою голову не поставишь, а что не испытал сам – не в зачёт. А что испытал? Перебирая своё время, мы задним числом его оцениваем, судим его героев, вешаем ярлыки, но оно прошло для нас так же незаметно, как и чужое. Что же говорить о другом? Остаются слова, мифы, предания, фотографии, хроника – мёртвые артефакты, повод для мечтаний, предлог для удивления или насмешек. Что я знаю об отце? Матери? Как они встретились? Я могу представить их первое свидание, но так ли всё было на самом деле? Они рассказали свою историю, как видели её много лет спустя, пропущенную через фильтр сложившихся, отношений, легенду, изложенную для ребёнка так, чтобы не травмировать психику, чтобы он никогда не догадался о правде. Была ли у них любовь? Или только скука и ненависть?

Устин представляет: