Владислав Сосновский - Ворожей (сборник)

Сидя на обыкновенном табурете, сколоченном Севером, скорее всего из морских досок, и глядя на легкую дрожь пламени за стеклом керосинки, я будто летел куда-то, так никуда и не улетая. На мгновение мне показалось, что Я – маленькая биологическая клетка – медленно присоединяюсь к безгранично-огромной клетке-душе всего мира, среди которых мои родные, близкие, далекие, предки, друзья, знакомые, все женщины и мужчины, звери, рыбы, птицы, весь мир, вся вселенная, которая и была Богом. Моим постоянным Наблюдателем. Так произошла наша первая встреча. Во всяком случае – мне на мгновенье так показалось.

В пещере круглые сутки царствовал вечер. Или ночь. Особенно если горел костер.

Я сидел и слушал шелест листьев и дальний шум океана. Неожиданно из этого внешнего шума и слюдяных бликов гранитных стен родилась Чайка. Глаза ее были цвета такой темной сирени, которую мы с Максом видели, подъезжая к Курску в нашем памятном путешествии. Цвет этот разительно контрастировал с пепельно-русыми волосами. Легкой поступью, такой же, какой Чайка передвигалась когда-то по воде моря, она прошла по залу «Таверны» с истинно королевским величием. «И, как амброзия, дух божественный пролили косы»… Так сказал о ней Вергилий. Теперь я знал, кого имел в виду древний поэт. Своими движениями она напоминала богиню, ту, которая стала моей живой иконой. Так, видно, захотел Наблюдатель. Он играл, делая из нас кого угодно. Что ж, Создатель, конечно, имел на это право.

Подойдя ко мне, Чайка присела на вторую, такую же, как у меня, морскую табуретку, подала мне сухую маленькую руку, и мне почудилось, будто я взял крыло птицы, ощутив легкое бархатное пожатие.

Лицо у нее было небольшое и скорее округлое, чем худощавое, с грубоватым в бликах костра румянцем на щеках. Рот чувственный, но волевой. Губы алые, влажные, чуть приоткрытые для слов или поцелуев. Подбородок небольшой, твердо вырезанный. Густые льняные волосы, разделенные темным пробором пополам, как всегда ниспадали на плечи. Талия у нее была тонкая, а грудь – высокая и упругая – казалась еще выше, благодаря глубокому дыханию. Голубое атласное платье, которого я раньше никогда не видел, было с большим вырезом, открывавшим точеную мраморную шею и приподнятые полушария груди.

Да. Чайка походила на Богиню, ради которой можно погибнуть, не сожалея ни о чем. Для меня она была сейчас воплощением Той, кому люди молятся и взывают о прощении и милости.

Но вся ее красота крылась в глазах. Я неожиданно обнаружил это, несмотря на немалое время нашего знакомства. Обнаружил, когда Чайка решила сделать цветок пламени в лампе чуть больше. Она слегка повернула плоский железный вентиль, и алая бабочка огня вспорхнула, затрепетала яркими крыльями. Зажигая лампу сильнее, Чайка чуть нагнулась к ней, и я почти полностью увидел ее склоненную грудь, но веки были опущены. Потом, когда цветок зримо расцвел внутри стекла, она подняла голову и посмотрела прямо на меня. Я вдруг впервые оценил, что глаза у Чайки темно-сиреневого, глубокого цвета, в какой солнце, бывает, красит на закате полоску неба весенним, свежим вечером. Однако что-то еще было внутри этих прекрасных губительных глаз, что-то таинственное и невыразимое. У меня словно отнялся язык. Я не мог сказать ни слова. Лишь чувствовал, что глупо краснею. Во рту пересохло. Я понимал, что никогда не смогу разгадать тайну глаз Чайки. Это было равно тому, как если бы я вдруг увидел наяву глаза Джоконды. Воровские и обольстительно сумасшедшие.

Грудным, мягким голосом, который, мне кажется, я буду помнить и в других мирах, Чайка сказала:

– Тут у тебя славно. – Она огляделась по сторонам, словно желая еще раз удостовериться. – Да, славно. Очень славно. Рукой можно потрогать Покой и Вечность. Я так рада, что ты здесь. Здесь можно обрести знание и достичь…

Я провалился сквозь время и пространство еще глубже.

– О чем ты? Я ничего не понимаю, – сказал я голосом, донесшимся до меня из бездонного колодца.

– Две птицы сидели на одном и том же дереве, – медленно произнесла Чайка, глядя, как трепещут краплаковые крылья огня в лампе. – У каждой из них были золотые перья. Сидевшая наверху была безмятежно спокойна, величественна и утопала в своем собственном блеске, тогда как сидевшая внизу трудилась без устали, то и дело поклевывая плоды дерева, иногда сладкие, иногда горькие. Вкусив особенно горького плода, она взглянула вверх, на свою величавую подругу. Однако, вскоре вновь стала по-прежнему клевать плоды дерева, позабыв о сидевшей наверху птице. И опять случилось ей отведать горького плода. После этого она вспорхнула и очутилась на несколько веток ближе к своей подруге. Это повторилось несколько раз, и таким образом она, наконец, добралась до того места, где сидела ее подруга. Как только она достигла ее, то моментально утратила сознания своего «Я». В тот же миг ей стало ясно, что никогда не было двух разных птиц, что это она сама была той горней птицей, безмятежной, величественной, утопающей в собственном блеске.

– Я иду сквозь твою притчу, как лодка сквозь туман. Хотя понимаю, правда, смутно смысл твоей мысли, – сказал я. – И видишь, уже не спрашиваю, как ты попала сюда.

– Вот и хорошо, – ответила Чайка. – Не трать много слов. Попытайся почувствовать дух, затаенный в глубине твоего «Я». Тогда, может быть, Наблюдатель откроет тебе Истину, которая и есть знание. Все остальное – неведение. Все, что надлежит постигнуть – это Бог, ибо ОН – все. И истина, и знание, и поток энергии, наполняющий тебя силой над всеми силами, с которыми, между прочим, ты вскоре столкнешься, приняв от них очередное проклятие. Зло везде и всюду проклинает Добро. Потому что, как ни крути, а все-таки оно слабее, так как в основе Зла живет кажущееся, – мнимое «Я» – тело. Жадное, алчущее, ненасытное. Затем – ментальное «Я», ошибочно принимающее тело за самое себя, что приводит к ослеплению. Но против них существует третье начало – Добро, Любовь – которое и есть Бог, незапятнанный, свободный и всесильный. Скажи мне, что тебя сейчас волнует? – неожиданно спросила Чайка.

Мне пришлось открыться.

– Я совершенно растерян, – сознался я. – Мне никогда не приходилось иметь дела с бандитами. Просто не знаю, с чего начать. На кого положиться. Единственное, что я могу – написать разгромную статью с фотографиями, документами. Статью, основанную на конкретных, ужасающих фактах. Тогда этим вурдалакам никуда не деться. Не успеют. Не смогут уничтожить все в один день. Честно говоря, я сижу здесь в ожидании профессионалов, настоящих ребят, примерно таких, с которыми я когда-то вместе воевал. Но у меня зудят руки. Так хочется написать статью.

– И тут же получишь пулю в лоб. Зло не терпит, когда вмешиваются посторонние. Тем более журналисты.