Евгений Филенко - Мухосранские хроники (сборник)

Теперь они стояли у самой воды и следили за тем, как редкие дождевые капли подобно прилежному ученику, получившему задание по геометрии, рисовали на невыразительной глади концентрические окружности разного диаметра. Кармазин все еще чувствовал себя виноватым за то, что произошло с ним, с человеком в шляпе и с остальным народонаселением планеты этим ненастным вечером.

– Вы говорили, кондуктор поплатится, – сказал он. – Но каким образом?

– Не знаю, – отвечал Вергилин. – Знаю только, что все в этом мире взаимосвязано. И всякое событие влечет за собой непрерывную цепочку последствий. Вот я беру камешек, – с этими словами он действительно склонился, подобрал с земли какой-то окатыш и, кряхтя, разогнулся. – Бросаю его в воду. И жду.

– Чего ждете? – спросил Кармазин с обычной уже своей иронией.

– Жду, чем все это обернется, – рассудительно сообщил Вергилин. – Что же до кондуктора… Вы литератор, вам не должно составить большого труда сочинить сюжет, в котором кондуктор пострадает за свое бесчувственное отношение к пассажирам.

– В отношении меня он был формально прав, – сказал Кармазин. – Я действительно был неплатежеспособен, не являлся ни ребенком, ни инвалидом, ни даже беременной женщиной. А тот бедолага… – Он хищно усмехнулся, вступая на привычную стезю. – Что ж, закончив смену, кондуктор тем же трамваем доедет до своей остановки, вернется в свою убогую холостяцкую халупу, где никто его не ждет уже много лет. Жена ушла, лет десять назад уехала в деревню к родителям, и с тех пор ни письма от нее ни малейшей весточки. Может быть, ее и нет уже на белом свете, а он и не знает. Сам виноват, схлопотал срок по пьянке, откинулся и продолжал чудить да куролесить… кто ж такое обязан терпеть?! – Голос Кармазина понемногу окреп. Вергилин взирал на него по своему обыкновению эдак снизу вверх и с привычным уже ничем не мотивированным пиететом. – Повесивши жилетку в прихожей и не снимая обуви, потому что зачем же снимать, когда скоро суббота и все равно мыть полы шваброй с желтой деревянной ручкой и постоянно заедающей насадкой, а до той поры нет никакого резона о чем-то заботиться… кондуктор проходит сразу на кухню. Открывает холодильник, вздыхает, потому что забыл купить хлеб и сосиски, а про голубцы забыл еще третьего дня, пельмени же в морозилке закончились и того раньше… достает бутылку молока, наполовину пустую, снова вздыхает, лезет в хлебницу в надежде найти там что-нибудь не до конца окаменевшее, и ведь находит. Коржик, посыпанный орехами, в целлофане и сочник с творогом. Не лучшее сочетание на сон грядущий, а что делать? Потом он долго и бессмысленно всё это жует и запивает, хотя молоко скисло, и творог отдает чем-то нехорошим, жует и глядит в пустоту, а в голове нет ни единой мысли ни о чем. Хотя нет, одна мыслишка блуждает по закоулкам сознания, но в силу полной своей невыполнимости не набирает подобающей императивной силы: выпить бы. Выпить бы водки, думает кондуктор. Но водка закончилась вчера. Затем он, шаркая ногами…

– В обуви с улицы, – с удовольствием напомнил Вергилин.

– Да, в той же обуви бредет в комнату. Не зажигая свет, садится на топчан – никогда здесь не было ни дивана, ни кровати, ни какого иного семейного ложа, а лишь топчан, чье появление забылось, а происхождение темно, – садится и снова смотрит в пустоту. Другой бы на его месте включил телевизор, отвлекся бы от тяжких мыслей или в нашем случае от полного отсутствия таковых за просмотром какой-нибудь вздорной развлекательной программы с дикими криками: «Приз в студию!!!» Но телевизора тоже нет… Перед тем, как лечь не раздеваясь и провалиться в неверный старческий сон с какими-то ни с чем не сообразными цехами, вокзалами, лицами из прошлой жизни, кондуктор обводит тусклым взором свою жалкую обитель. И прямо перед собой, на единственном, разумеется – колченогом стуле видит черного человека в шляпе. Не человека даже, а силуэт, слабо обрисованный в кромешной темноте светом от бьющего в кухонное окно уличного фонаря. Крик застревает в горле кондуктора, конечности холодеют и, похоже, случается неприятность интимного свойства. «Вот и смерть моя пришла, – тем не менее вполне логично размышляет кондуктор. – Водочки так и не выпил напоследок…» Но ничего не происходит. Ничего мистического, вызывающего болезненные ассоциации с адскими муками. Все прозаично, обыденно, как наша жизнь и наша смерть. «Поговорим?» – спрашивает человек в шляпе тихим голосом. Кондуктор кивает, не имея сил шевелить языком. «Зачем ты меня из трамвая выкинул?» – «А проезд оплатить» – наконец выталкивает из пересохшей глотки кондуктор. «Разве ты не видел, что я умер?» Теряя всякое различие между сном и реальностью, кондуктор начинает привычно хорохориться: «Почем мне знать? Я не доктор, для меня что живые, что мертвые – все на одно лицо…» – «Хорошо же, – говорит человек в шляпе. – С завтрашнего утра будешь возить живых за деньги, а мертвых бесплатно. И не вздумай перепутать! Уж тогда тебе несдобровать…» – «Меня же уволят!» – «Придумай что-нибудь. Ты ведь не захочешь, чтобы я приходил к тебе каждую ночь, да еще с дружками?» Кондуктор показывает головой: нет, не захочет. «Так продлится, пока не научишься отличать мертвых от живых. Поверь, это не так просто, как тебе может показаться. И когда за смену не ошибешься ни разу, я оставлю тебя в покое. Прощай, прощай и помни обо мне!..

Кармазин перевел дух и замолчал.

– Не знаю, как у кондуктора, – сказал Вергилин, вытирая загривок платком, – а у меня крик застрял даже не в горле, а где-то в надключичной ямке. Уже по этой истории видно, что вы не местный, но интуитивно уловили наш особый мухосранский дух.

– А такой существует? – удивился Кармазин, смеясь.

– Конечно. Здесь у нас все происходит не так обостренно, как в других местах. Без надрыва, без пожаров и потопов. Живи Отелло в Мухосранске, он пожурил бы Дездемону и в худшем случае дал бы ей развод, а так и вовсе забыл бы к вечеру про злосчастный платок. Король Лир не стал бы связываться с обнаглевшей родней, подселившей к нему в квартирку гастарбайтеров, а заперся бы в кладовке и мастерил бы там кораблики из спичечных коробков.

– Гамлет ездил бы с Клавдием на рыбалку, – подхватил Кармазин, – а по праздникам дрался с ним по пьяной лавочке и с переменным успехом, пока Гертруда с Офелией выясняли на кухне, чья очередь вызволять благоверных из обезьянника.

– Вот и ваш призрак скорее не мрачный, а деловой, – покивал Вергилин. – Разрулил, что называется, проблему… Пойдемте, я вас провожу. Скоро совсем стемнеет, а после вашей импровизации мне в этих кустах все же немного неуютно. Позволено мне будет узнать, куда вы добирались трамваем, пока не обнаружилась пропажа?