Владимир Токарев - У каждого своё детство (сборник)

В общем, помимо всем известных недобрых примет, а именно: перебегание черной кошкой дороги, просыпанная соль, случайный бой зеркала и т. д. лично для себя я – за эти последние 9 лет–, попутно замечу: небывало реакционных для страны, отметил еще одну недобрую примету: отдых в субботний-воскресный день, вообще – в свой выходной, в свой отпуск даже!?. /Оговорюсь: ради эксперимента – за упомянутый период времени – бесчисленное количество раз пропускал свои выходные дни, не пользовался ими, и со мной тогда ничего, никаких неприятных приключений не происходило; во всяком случае, ничего существенного, запоминающегося /об отпуске я в этом плане тоже уже все сказал: раз, повторю, за несколько последних, лет отдохнул – и вот тебе…//.

Однако, здраво подходя к этой – так еще скажу – странной закономерности, к этой своей 9-ти летней «молодости-старости» недоброй примете, вряд ли все же смогу отучить себя от удовольствия – относительно регулярно пользоваться своим законным правом на отдых, – чего бы мне это не стоило!

Кто из москвичей не помнит последствий урагана, происшедшего /о урагане/ «гуманно» ночью, в Москве, в конце июня 1998 года? – Несколько десятков тысяч взрослых деревьев были тогда вырваны с корнем, а также переломаны пополам этой небывалой для Москвы стихией.

В ту ночь я лично, ничего страшного не ощущая за закрытыми, как всегда в последнее время /ради ночного покоя/, не то что окнами, но даже и форточками, довольно спокойно спал в своей московской квартире, расположенной, надо пояснить, на втором этаже пятиэтажного, набитого, увы, ворьем, хулиганьем и пьянью, дома. Правда, укладываясь спать, я видел, как за окном свирепствовал ветер, сильно раскачивая гущу растущих близ дома деревьев.

Утром, при совершенном уже безветрии, выйдя на улицу, в магазин за продуктами /день был, кстати, выходной/, я оторопел, увидев в своем зеленом районе, валяющиеся тут и там, точно хворостины, – не сучья, не ветви, но целые с зелеными кронами деревья.

Двигаясь по тротуару, едва ли не с открытым от удивления ртом, не далее чем в двухстах шагах от дома, я, как сейчас помню, увидел преградившее мне дорогу, словно шлагбаум, лежащее поперек тротуара, опять же, зеленое дерево. Оно было по своей породе /это был клен ясенелистный/ не очень высокое и лежало, протянувшись через тротуар /кстати, не узкий/, через в некотором роде газон, на проезжую часть улицы; более чем до половины перекрыв ее. Обойдя погибшее дерево со стороны вывороченных корней, надо пояснить, как домкратом довольно прилично приподнявших ствол его от земли, повернув через несколько шагов на соседнюю улицу, я почти тут же увидел следующее дерево, лежащее, так сказать, хулигански еще того более. Если точнее, то оно не лежало, а, повалившись в сторону жилого, в частности, девятиэтажного панельного дома, – в направлении фасада его, – с расстояния где-то пятнадцати метров от дома, находилось на весу. Уперевшись в стену дома на уровне второго этажа, верхней частью полноценной зеленой кроны своей, оно при этом чудом не разбило стекла в нескольких окнах этого этажа. Замечу: окна эти оказались почти полностью закрытыми, «запечатанными» ею, этой верхней частью полноценной зеленой кроны – также в свою очередь – погибшего дерева. Задержавшись здесь, испытывая, помимо продолжающегося неприятного изумления, еще и сочувствие к людям, морально пострадавшим, проживающим за этими, почти полностью «запечатанными» снаружи, окнами, я стал свидетелем дикой реакции – на увиденное – двух прохожих, остановившихся, как и я около этого, рухнувшего на жилой дом, взрослого дерева. Вообще прохожих, как, впрочем, и автомобилей, в этот час /в 9–10 часов/ было еще мало, ибо по новой моде москвичи любят поздно просыпаться в выходные дни.

Остановившись в нескольких шагах от меня, эти двое /мужчины лет тридцати; как потом выяснилось, два полупьяных болвана, два даже, может быть, наркомана/ вначале 3–5 секунд молча взирали на то, что явилось для них зрелищем. А потом один из них, повернувшись к своему товарищу, воскликнул: «Проснешься так… и – те-е-е-мень!?..» Он, паясничая, всплеснул руками и закрыл свои щеки и глаза ладонями, одновременно чуть-чуть присев и слегка склонившись вперед. Громко да дико захохотав, оба полупьяных болвана, оба даже, может быть, наркомана удалились неспешной, почти совершенно твердой походкой. Я же, накапливая впечатлений все больше и больше, пройдя еще шагов примерно сто, увидел третий по счету, очень и очень запоминающийся след, оставленный данным ураганом.

На проезжей части улицы, почти посредине ее покоился жестяной /из гладкой жести/, легко сооружаемый гараж – так называемый – ракушка; уточню: формой своей напоминающий легковой автомобиль. Он не был перевернут или же опрокинут/в смысле, повален на бок/ стихией. Вылетел он сюда с противоположной стороны улицы, где, метрах примерно в десяти-пятнадцати от проезжей части, незыблемо стояла параллельно улице – целая череда – ряд точно таких же легко сооружаемых, жестяных /правда, из гофрированной жести, а также прямоугольной формы; и, следовательно, более тяжелых, более объемных/ гаражей. Впрочем, и этот-то, – ход моих тогдашних, самых простых мыслей был таков, – не вылетел бы сюда, на проезжую часть, если бы внутри его была заключена автомашина, да еще стоящая, в таком легком, не солидном гараже, как автомобилисты говорят, «на тормозах». День был – напомню – выходной, летний, и хозяин гаража накануне уехал, например, на дачу на своей автомашине…

Минут через 15–20, купив то, зачем выходил из дома, я, находясь под каким-то полубредовым впечатлением от увиденного, возвращался назад точно той же самой дорогой. Не доходя десяток-другой шагов до дома, до своего пятиэтажного дома /который, надо пояснить, стоит в стольких же шагах от улицы и, в частности, под небольшим углом к ней/, я остановился на минуту. Будучи, значит, не во дворе, а на улице, медленно повернувшись на 360 градусов, я еще раз осмотрел картину, творящегося вокруг меня, так сказать, зеленого хаоса.

«Это еще что! – Неожиданно обратилась ко мне женщина, проходившая мимо меня с подростком лет тринадцатичетырнадцати, шедшие, как оказалось, в том же направлении, что и я только что. – Вот будут дома опрокидываться!!.. Вот будет дело!!!..»

Женщине было лет 38, может, 40 по виду. Мне она показалась иногородней, вроде бы русской. Внутренне пожав плечами, посчитав, что высказанное женщиной – чистейшей воды бред, – тем более, что последняя находилась едва ли не в состоянии аффекта: глаза ее были довольно широко раскрыты, взгляд же выражал что-то таинственно-угрожающее, – я, ничего ей не ответив, повернул во двор и через 3–4 минуты был уже дома, в своей квартире.