Диана Ибрагимова - ТалисМальчик

Как в том анекдоте:

Подъезжает Добрыня Никитич к пещере, где Змей Горыныч прячется. Начинает вызывать Змея:

− Эй ты! Нечисть поганая! Выходи силами меряться!

Из пещеры ни звука.

− Эй, чудище растреклятое! Выходи на смертный бой с богатырём русским!

Тишина.

− Ты, червяк навозный! Выходи! Витязь ждёт.

Уехал богатырь ни с чем.

Выползает Змей:

− Ну, нечисть поганая, ну, чудище растреклятое, ну, червяк навозный. Подумаешь! Зато жив остался.

Вот и он так. Двухголовый Змей Горюнич.

А мне нужен человек, сотканный из качественной нитки. Который не подведёт. А не китайский ширпотреб, пусть даже приятный глазу, дешёвый и доступный.

Как подумаю, что чуть не повторила первородный грех (в уменьшенном масштабе, разумеется). Хотя подобные мезальянсы случаются очень часто. Ошибку Софии, ошибку связи с недостойным, совершают миллионы женщин, а значит, они, эти женщины, и виноваты в деградации мира вообще и мужчин в частности.

А первородный грех всё-таки посерьёзнее многих других будет, размышляла Алевтина. Может, это и есть главное падение человека? Нет, всё-таки женщина не допустит в свою жизнь недостойного. Самка – да, она любому самцу рада, а женщина – очень избирательна. Именно это позволяет держать породу и не смешиваться с самками.

Понимаю. Ты ведь тоже хотел стать счастливым. Тебе так много лет, а ты ещё не уяснил, из чего состоит счастье. Как всё сложное и непостижимое голым интеллектом, счастье многокомпонентно и мерцающе, и чего только нет даже в самом простом, невзыскательном рецепте! Здесь тепло, дружба, любовь, надёжность, преданность, поддержка, понимание, улыбки и способность радовать источник света, и, конечно, двухголосие и многоголосие.

Счастье более изысканное, для гурманов, включает больше уровней и ингредиентов. Сюда уже входит общая система ценностей и единомыслие, умение петь дуэтом и в хоре, универсальная порядочность, наконец, и желание не огорчать, подсветка изнутри, не гаснущая вовсе.

Однако ни в одном рецепте счастья, даже самого приземлённого и примитивного, как у бушменов, нет предательства, измены, подлости и лжи. Ни в одном! Ни капельки! Ни грамма! Ни малейшей примеси!

Капля лжи расшатает всю конструкцию многоэтажного кулинарного шедевра; грамм измены сделает полынно-горьким самый сладкий торт; а всего одна крупица, атом предательства взорвёт всё тщательно созданное и разметает в пространстве клочки мыслей и ошмётки чувств – поди, собери! И не собрать ведь ничего, не восстановить, не исправить – это навсегда. Насовсем. Навек. Возможно, не на один.

А счастье было так возможно! Так осязаемо-мерцающе! Эх, КотоВася, КотоВася!..

Я, конечно, поняла, что означали твои слова «просто на море поедешь чуть раньше» и подмигивание. Ты хотел меня спрятать. Меня! Спрятать! Все восемьдесят дней прятал – и тут снова. Котяра! Скрывают что-то недостойное. Мною гордиться нужно, а не прятать.

Такие глаза, как у меня, не обманывают и, тем более, не предают.

В них не могут насмотреться, с ними боятся расстаться.

Их берегут всю жизнь и мечтают встретить в следующей.

Желательно пораньше.

Тебе дали такой шанс. Ты встретил мои глаза очень рано. Ты мог вырастить из себя человека, достойного меня. Как знать, может, это и было твоё задание на это воплощение?

А я боялась, что уже никого не назову Солнышком и не поверю ни одному хорошему слову, сказанному мне мужчиной. Что никогда не буду мечтать…

Чёрта с два!!!

Непривычно слышать от меня чертыханья? Ничего. Привыкай. Ты их заслужил. И маты своей жены тоже. И почему это я раньше пыталась себя убедить, что ты достоин человеческого обращения? От хорошего мужа жена не уйдёт с младенцем на съёмную квартиру. Тем более плохая жена. Чёрта с два ты заслуживаешь! Или лучше сотни две Домовят. И чтобы, как в той рекламе, бегали за тобой в свадебных платьях.

Ты говорил, что жена и Домовёнок – это недоразумения. Нет. Самое большое недоразумение в твоей жизни – это я. Как раз те твои «бабочки» логичны и закономерны: они вписываются в интерьер твоей души, они тебе «идут».

Алевтина прокрутила в голове последние записи. Что-то слишком много новой философии – не стоит Муровод таких глубоких размышлений и напутствий. Да и вряд ли поймёт.

К метафизике Алю постепенно начал подводить Алексей.

Ещё ребёнком Алевтина задавалась многими вопросами, размышляя над устройством мира. Ей не было необходимости гадать, почему у кого-то есть суперджинсы, а у неё – нет. Напротив, ей приходилось задумываться, отчего это у неё были джинсы и много чего ещё, а у соседки Юли – не было. До встречи с Лёшей Алевтину устраивали объяснения, которые она обнаружила сама: действительно легко прослеживалась связь между жизненной активностью, трудолюбием и благосостоянием с одной стороны, и безынициативностью, нежеланием по-настоящему трудиться – и низким уровнем жизни с другой. Но потом только этой поверхностной логики оказалось мало, и Алевтина стала искать глубже – читать, общаться, думать. И вот тут встретила Алёшу.

Он не обрушил на неокрепшее сознание всю информацию сразу, не оглушил. Он начал с простого: понятных книг и маленьких повседневных открытий, что делали незабываемыми беседы с ним. И Алевтина многое начала понимать, а кое-какие свои мысли теперь знала, куда укладывать. Она не превратилась в одержимую философией, но жить стало легче, проще и интереснее. Жизнь стала просто необходимой, чтобы успеть начать соответствовать…

Але вдруг захотелось сфотографировать красиво садящееся за порт солнце. Она достала камеру. В кадр попали подошедшие сияющие старички: пара лет восьмидесяти с лишком, оба в светлом, седые, в тонких, по современной моде, очках. Полюбовались тихим засыпающим морем, она заботливо поправила ему замявшийся карман на рубашке, он улыбнулся в ответ, взял её под руку и они пошли дальше.

− А помнишь?.. – услышала Алевтина.

Продолжение фразы заглушил визг с аттракциона.

Им есть, что вспомнить, и воспоминания их приятны. Они, наверное, войну прошли. Да, точно. Они прошли войну – им есть, что вспомнить. Но как они смотрят друг на друга! Полста лет вместе, и всё ещё любят. Нет, не так. Они ещё любят всё. Им хорошо вдвоём: гулять, закатом любоваться, заботиться друг о друге, вспоминать и улыбаться друг другу. Так непривычно видеть улыбку пожилого человека, обращённую не к детям или внукам, а к другому пожилому человеку. Такая редкость и потому большая ценность. Они на рассвете жизни были вместе, потом дети-внуки родились и повырастали, и теперь, на закате, они всё ещё вдвоём. Наверное, каждый год сюда приезжают и что-то старое вспоминают и находят новое. За полстолетия сберечь всё и приумножить – им есть, чем гордиться.