Сергей Каратов - Тайны тринадцатой жизни

– Привет, Владлен! – услышал поэт голос с улицы. Он встал из-за письменного стола и подошёл к открытому окну:

– А, брат Пихенько, каким ветром тебя принесло сюда?

– Идём, Влад, там Гарик свою ненаглядную ко мне привёл. Говорит, ты, Пихенько, у нас один женатый, а мы в сравнении с тобой так себе, пустоцветы.

– Как это пустоцветы! – возмутился Смычкин, – пусть за себя говорит, а меня не трогает. Пустоцвет. Тоже мне, ботаник нашёлся.

– Да я не об этом сейчас, – извинительным тоном стал говорить Пихенько. Он у меня и у тебя благословения просит. Иначе, говорит, ни за что удачи не будет в семейной жизни. Вот за тобой послал. Веди, говорит, этого затворника сам. Я боюсь его отрывать, он, говорит, драться может кинуться, если его от творческого процесса отрываешь.

– Врёт паразит, никого я ещё не бил, кто отрывал меня от письменного стола. Я такой неусидчивый, что сам только и жду какого-нибудь приключения, чтобы уклониться от дела. Был бы повод, чтобы оправдать мою лень. Так что ты мог и домой зайти, а не с улицы орать.

– Побоялся я, Владлен, ты такой вспыльчивый бываешь.

– Да, а я что-то не замечал…

– Правда, особенно, если тебя не восхваляют. Тебе, как коту, обязательно надо за ухом почёсывать.

– Пихенько, у тебя инвалидности нет?

– Нет!

– Будет!..

– Вот только ты говорил, что не дерёшься, а тут сразу инвалидностью угрожаешь…

– Не будешь прикалываться!

– Среди вас есть один порядочный человек, так вы с Гариком Закирьяновичем себе простить не можете, что связали свою судьбу со мной. Я у вас, как бельмо на глазу, вечно недовольны. Не зря меня Гарик предупредил, что ты будешь возмущаться, а то и драться, если я отвлеку тебя.

– Если б ты меня от женщины оторвал, то я бы точно стал драться. А тут, ладно уж, Бог с тобой, ходи без синяка под глазом.

Смычкин сел на подоконник, размял сигарету, прижёг её от зажигалки и вернулся к разговору:

– Так ты говоришь, что он нашёл ту самую?

– Утверждает, что нашёл именно ту, которую видел на фотографии.

– И как она смотрится в реальности?

– Вроде бы ничего.

– Что значит ничего? Ты у нас один самый большой специалист по оценке женских достоинств, значит, и подать её должен соответственно.

– Ну, уж, нашёл специалиста.

– А как ты думал? Ты же один из нас каждый день прислоняешься к своей Нюре, стало быть, ты и есть специалист по женским прелестям.

– Вот, вот, я с одной бабой всю жизнь барахтаюсь, а вы в год по сотне водите и такие вещи говорить изволите. Пихенько переходил на «вы», когда сердился.

– Весенним женщинам нижайший мой поклон! – воскликнул Смычкин, швыряя сигарету и спрыгивая с подоконника на улицу.

Они быстро добрались до дома, где Пихенько снимал квартиру в Конюшенном переулке, выходившем к Гужевой площади.

Смычкин тут же бросился к даме и поцеловал её руку, припав перед ней на правое колено.

– Вот привёл, – отрапортовал Пихенько.

– Вижу, – сказал Гарик, с опаской взирая то на Смычкина, то на свою избранницу.

– Нюся, – окликнул жену Пихенько.

– Туточки я, – высунулась из-за кухонной занавески полновесная Нюся.

Своди девушку в парк, а мы тут погутарим с мужиками, – приказал Жорж Пихенько своей жене.

– Я ухожу, и скрылись мои плечи, – жеманно вильнув полной фигурой, отправилась за калитку Аня, уводя с собой новенькую барышню.

– Теперь объясни мне, зачем тебе стриптизёрша? – со злобным шипеньем заговорил Смычкин.

– Ну и что, что она стриптизёрша? Главное, что она мне нравится. – Гарик был полон решимости защищать свою избранницу. – Вон даже Пушкин «милость к падшим призывал». Ведь он имел ввиду падших женщин. А вы против того, чтобы я женился на этой премилой особе. В конце концов, я не жадный: пусть и другие мужчины любуются красотой её тела. Вот ты, Владлен, пишешь стихи, обнажая свою душу. Разве тебя обвиняют в этом?

– Нет, но и не поощряют; в смысле, не поощряют материально. Я пишу, трачу силы, здоровье, а когда прихожу издаваться, то с меня же и деньги требуют на издание. Представьте, что я прихожу к парикмахеру и прошу его постричь, побрить, уложить волосы с помощью фена, подушить мужским одеколоном, а в конце он мне ещё и деньги заплатит за доставленные мне радости. Как вам такой расклад?

– Зато есть моральная сторона этого дела, – вмешался Пихенько: всюду восторгаются тобой и говорят: «каков гусь, опять что-то новое выдал!»

– Да, подобное лечу я бесподобным. А, кстати, я забыл спросить, как зовут твою кралю?

– Не краля она тебе, а Светлана.

– Гарик, ты здорово просветлел за последнее время, – сказал Смычкин.

– Как это понять?

– У тебя косяком пошли одни Светланы.

– Всё, мужики! Больше никаких Светлан, кроме этой.

– Зарекалась свинья помои не есть.

Сани весело разбивали полозьями снежные дюны, наметаемые ветром поперёк дороги. Когда съехали с большака, сани сильнее заскрипели полозьями по сугробу, чистому и голубоватому. Местами, когда сани заносило на поворотах, они задевали подрезами лёгкий белый покров, оставляя на нём неровные полосы. Мы ехали вместе с той прелестной девушкой, которая мне нравилась ещё с восьмого класса. Боже мой, какая она была красивая, с белой опушкой инея, осевшего на пряди волос, выбившихся из-под вязаной шапочки и на ворсе мехового воротника! Как розовели её щеки на морозе, и как горели её глаза, в которых я, может быть, впервые прочитал, что она неравнодушна ко мне.

Осьмушка озарена розоватыми отсветами заката. Перед уходом на сон перекликаются петухи с разных подворий. От опушки леса доносится голос кукушки, от реки, над которой уже начал подниматься туман, послышались первые соловьиные трели. На веранде особняка Жоржа Пихенько раздаётся равномерный стук шашек. Там идет бойкая игра в нарды. Гарик режется с хозяином дома. Жорж поначалу не хотел учиться играть, но Гарик настоял на своём. Сначала садился играть с опаской: не переведёт ли Гарик игру обычную на игру на интерес? Но этого не случилось. Тогда Жорж увлёкся и оказался азартным игроком: он довольно-таки быстро пристрастился к нардам. Пихенько играл неважно, но ему удивительно везло на бросках, когда ему выпадали то крупные куши, помогающие ловкому передвижению камней по полю, то падающие кости приносили ему выгодные варианты чисел, дающие ему возможность перекрывать ходы противнику. Гарик сопел, сердился на каждый удачный бросок соперника, на каждое точное попадание пешкой в свободное гнездо, но старался не подавать вида. Он говорил только, вкладывая в короткие фразы и своё недоумение, и своё раздражение:

– Ишь ты, как гвозди заколачивает!

Из-за усердия в игре Пихенько почти не слышал того, что говорил Гарик, а его, как мы знаем, более всего волновали клады, и когда возбуждённый игрой Жорж матюкнулся, то Милютин вспомнил историю с кладом: