Валерий Терехин - В огонь

К шестнадцати часам жара в вагонах достигла отметки +39 ºC. Измученные пассажиры задержанных поездов высыпали на платформы. Они вмиг раскупили скверную минералку местного разлива, пили её, обливаясь остатками из бутылок, чтобы выдержать адский зной в распалённых солнцем металлических камерах, не сойти с поезда и не остаться в незнакомом городе. В перегретом воздухе витал терпкий аромат разлитой по отхожим местам мочи.

Сам он прокантовался сколько мог в плацкарте, дав отдых ногам, и лишь когда в вагоне стало совсем нечем дышать, заставил себя слезть вниз.

Лоб и виски неумолимо сжимала нараставшая боль. На не слушавшихся затёкших ногах перешёл в соседний купейный вагон, присел на откидное сиденье у раздвинутого окна и, обвеваемый случайным ветром, не слезал с него вплоть до самого вечера, растирая пальцами голову, чтобы сорвать с неё невидимый обруч-удав.

В сутолоке на него недовольно косились, он всем мешал, но таки-досидел до наступления сумерек, и лишь тогда вернулся в свой плацкартный пенал, забитый исчесанными и потными человеческими телами.

К вечеру поезд тихонько тронулся и потащился к погранзаставе Казачья Лопань, то и дело тормозя. Где-то внизу, под остовом вагона проржавевшие колеса торжественно околачивали раздолбанные рельсы.

Разморённый духотой, он охлопал нагрудный карман с документами, потрогал испорченный MP-3-плеер с флэш-накопителем.

«Паспорт с новыми степенями защиты, не придерёшься, иммиграционная карточка на девяносто суток, а я лишь пятые отгрохал в незалiжном раю. Да вот еще, соседи цыбулей разжились в Харькове, у лука острый запах, сбивает нюх. “Добигають остатннi хвилини. Пiзнав Украiну, цим I пиштайся!..” Опять в эту проклятую Москву, загазованную торфяным люизитом, где все друг у друга рабы и хозяевы. И я теперь раб у Милены. А чего ты с ней живешь, если она такая непотребная? Да, не Лора Яроколова – другая… Ладно, бывало и хуже. Молчи и делай свое дело: назустрiч жiнкам и чоловiкам, дорогой украiнской громаде, пока не уложили её под гусеничные ленты натовских танков… Ехай-ехай, топай-хлопай, move it, move it [44]паровоз, а то Милена, небось, опять фригидничает с местным сантехником, которому раз накостылял, так что при мне не сунется… Скучно ей со мной. Может, вывести её в свет, сводить на какой-нибудь межпартийный сабантуй, усадить рядом с похотливой зуборезкой Мутновой-Драчук?.. Брось, Милена теперь сгодится, разве что, на жарко́е. Ешь, и никому не показывай…»

Ночной ветер из незакрытого окна овевал лицо долгожданной прохладой.

«Одет так-сяк, не с иголочки. Возвращается с отдыха полудикарь, полумоскаль. И до фени ему, что там учудят поддатые погранцы…»

Наконец, впереди замаячили сигнальные огни семафоров. Поезд резко затормозил.

«“Озеро – нiба крижина”, это из Мицкевича [45]», – подумал он, до боли в глазах всматриваясь в нависшее над станцией черное и угрюмое месиво, без звёзд и Луны, – Ой, боль с висков отхлынула, радость до неба…»

У купе проводника послышался знакомый опостылевший шум.

– Готовьте документы. Госграница.

«Идут по мою душу. В тень, в тень… Плеер снимаю и кладу на подушку, чтоб не мешал, не отвлекал и не мельтешил… Голову держу прямо, смотрю перед собой, не мигаю…»

Позёвывая, неуклюже слез с верхней полки, наощупь приземлился на кроссовки, обулся кое-как, не завязывая шнурки, вытащил из нагрудного кармана паспорт с вложенной иммиграционной карточкой, помял пальцами ребристую обложку…

– Предъявите документы.

…и среди прочих протянул юноше в салатовой униформе. Сонно-заспанный, уселся рядом с располневшей торговкой-“челночницей”.

– Откуда едете?..

Усталый, проверивший за смену десятки составов сотрудник погранслужбы оторвался от паспорта и посмотрел ничего не воспринимавшими глазами.

– С-с от-отдыха.

«Ми на правильному шляху, i це – тильки його початок…»

– Где отдыхали?.. И почему так мало?

– В Гор-рил-ловке д-д-ди-к-к-а-рём… А на-на-уик… уик…уик-энд… ур-ра-раган б-ыл, с-сков-в-вырнулся от-отдых…

Тягостная пауза зашкаливала, мутила разум… Вот так же лет семь назад топтался в Кейске, выслеживая сбытчика. Наконец застукал объект в internet-кафе, уселся за соседний монитор, коротая минуты, просматривал подмосковные онлайн-новости. И вдруг наткнулся на коротенький некролог городской газеты С., где сообщалось о скоропостижной кончине единственного на весь район члена союза композиторов России. Но ни единый мускул на лице не дрогнул: сбытчик вперил покусанные кровью зрачки, смолк на полуслове, отваживая покупателя. А через секунду забалабонил по мобильнику…

«Зато отец Ивана Петровича Сидорова, как явствует из документов, здравствует и ныне и даже получает пенсию за выслугу лет в милиции… Не выдавай себя, соберись, не паникуй!»

Смурной пограничник, помедлив ещё чуть-чуть, хлопнул штамп в иммиграционную карточку, забрал её, а ему отдал паспорт и приступил к богатырской соседке.

«Уфф. Живей на полку и не шевелись как в морге».

Он залёг. Шла минута, другая, а таможенники всё не появлялись. Внизу, под ногами сплетались шепоточки пассажиров, встревоженных предстоящей процедурой проверки: многие везли съестное, дешёвую водку и горилку. Чемоданы на колесиках и сумки, понаставленные повсюду, затрудняли продвижение по коридору.

В муторном душном воздухе, столбеневшем от испарений пота и углекислых выдохов сотен тел, запиханных в остывающий от полуденной жары вагон, он недвижимо валялся, тупо уставившись на откидную полочку – решетку для полотенец, и не размышлял, а просто по памяти, чтобы успокоить себя, пытался вспомнить хоть какой-нибудь заводной мотивчик, но не получалось. Тянулись одна за другой медленно-тоскливые минуты, в вагон никто не заходил. Вот в соседнем отделении заспорили, выдвигая подряд версии:

– И куда служивые запропастились?..

– Из-за взрывов, небось, где-то подевались… У них сотрудников раз-два и обчёлся…

– Разве проверишь за сутки столько махин? И с Лозовой лишние поезда напирают, вот, наверно, и сбились с ног…

– Да уж, не хватает ног, чтобы всех обойти, и рук, чтобы всех ободрать… Утомились, голубчики!..

– …Шайтан ых д’эри!..

Бормоча кавказские проклятья, проводник двинулся к тамбуру. Послышался скрежет поднимаемой и задвигаемой вбок лесенки. Наконец дверца в вагон захлопнулась.

«Победа, которой нет и которая не твоя. Ты просто опять проскочил… – Его распирало самодовольство, которое погасил, стиснув челюсти. – Ну, вот, теперь долго не засну, буду переживать-пережёвывать. Впрочем, впереди российская граница…»