Валерий Терехин - В огонь

Минули давным-давно скоропалительные дежурные похороны, усохла сердечная резь, которую не обманешь нурофеном или кардикетом. Выплакала последние слёзы, и год за годом вытаскивала сына одна. Кто только не подкатывал, кто только не хотел – беженцы из Сухуми, гастарбайтеры-узбеки, отшивала всех. Отвадила даже начальника медсанчасти, присланного из Москвы разлапистого мохнатого выродка, заламывавшего локоть в кабинете и норовившего ударить по лицу, и напоследок бросила ему, растерявшемуся и исцарапанному в кровь:

– Повернулся и пошёл в свой вонючий Телави!..

Вырос сын, сам рвался в военкомат, и угодил в пятидневную за́му, в самое пекло, в штурмовую колонну, застал перестрелки, уберёгся, а когда вернулся, долгие тягостные дождливые будни рассказывал про ребят-героев…

А теперь каждое утро одно и то же.

«Скоро буду дипломированным сантехником», – вздыхала она, стряпая на утро простенький завтрак повзрослевшему, погрузневшему и не желавшему жениться сыну. А он откровенничал и всё про одно:

– О чем ты говоришь, мама, да это не женщины, это шакалы в юбках!.. Шлюхи одни кругом без стыда и чести… Ты же меня сама учила… – И повторял изъеденные годами правила знакомства с порядочной девушкой, которые она когда-то ему внушила. – Меня в командировку на пять суток, слышишь, всего-то на пять, на четыре ночи, а она привела другого, а потом визжит: «Тебя долго не было, а мне нужен мужчина сейчас, я женщина, я так хочу!» Видит, знает, что я не ударю, поэтому такая наглая… Замял я этого кацо́, перекорчило скота, а с этой больше никогда!..

В пятницу по привычке скакнуло давление, и отлеживалась дома.

«Сейчас заявится подшофе, опять поцапаемся».

Под выходной после смены сантехники погуливали и возлияния продолжали по субботам, но сегодня он отбоярился от всех, вернулся в дом. И опять ни минуты покоя: опять рассусоливал с кем-то про работу в коридоре, перелистывая функции-флагманы на дисплее навороченного смартфона, снимал с QR-кодов техпаспортов ссылки на технические сайты, откуда скачивал инструкции, уточнял параметры, и говорил, говорил.

– …Хозяин бает, оставь как есть, а я ему – брось дурить, не дрейфь, поставим тебе шаровой кран с боковой подводкой, так же удобнее! Вечно сам лезет, кран-буксы меняет, а завинтить как следует не умеет… Да, да, и унитаз решил переставить сам, вот и нарвался, нижний этаж залил, компенсировать придётся. А страховщики наши репу чешут, страховое возмещение на копейки, а там такой ремонт, кто оплачивать-то будет?.. Да, да, сейчас Равшану звякну…

Она смотрела на него в дверной проём, как он тыкал изжеванными силиконом-герметиком пальцами в циферки на влажной от потных ладоней панельке, спорил опять с кем-то, то ли с главным инженером, то ли с бригадиром. И навороченный гаджет на платформе android, вбирая словесную людскую грязь, насыщался приглушенной матерной бранью и вот-вот готов был зашкалить и заискрить.

– Да мы и так проторчали у него битый час, насадку на унитаз кипятили, – грохотал он уже в своей комнатушке, хотя ему никто не перечил. – Резина же не кондиционная… Да кто щас по госту делает, кругом одна халтура!.. Ну… как обычно делали, прямо в тазу на плите минут десять, нормально так сварили, натянули. Не форматная резина, ну, это не критично… Горячая, прилипла к стыку, не порвется, не презерватив… Да это же советский толчок, как там по-другому!..

Сколько раз она пробовала его переубедить, что с бытовыми делами справится сама, что нельзя так хоронить себя в суетах, что уже тридцать, что надо бы высвободить время на личное, чем вспоминать про ту, которая обманула. И заставал он ее в работе по дому. Встречала нарочно его по вечерам с молотком в руках, кромсала скарпелью кирпичи на лоджии, впечатывала гвоздики в штапик, которым обкладывала холодные стены, лишь бы не унывать, а всё понимала, что это бесконечный круг, одно и то же с точкой невозврата к чему-то раз случившемуся, которое прошло раз, но никогда не отпустит, что нельзя забыть, и непотребно простить.

– Что, опять прорвало?.. Ну, не знаю. Тогда пускай ставит новую машину, и счётчики тоже… Что, сам даже наярился… Молодец мужик! не прогадает… Но краны пусть сам берёт, ты не забудь сказать ему… Пусть поищет на рынке «бугатти» с внутренней и внешней резьбой, но только итальянские, понял? А то подсунут китайские… Да наверняка у армян есть в лавке той… Мы придём, стояк отключим, «болгаркой» трубы отпилим, поставим краны и заглушку. Потом Равшан придёт, поставит «американку», счётчики… Нет, нет, не ихние, наши, конечно, арзамасские… свою «Коррозию металла» пусть сами у себя и покупают, это им вместо санкций… И подводку к унитазу он смонтирует. Только не забудь, чтоб прихватили, у армян пусть спросят. Длина какая?.. Полметра, минимум, или может, семьдесят сэмэ… Что, слабо? Тоже мне, герои… Не были вы где надо побывать, не знаете, а всё туда же.

Как он был похож на него, навеки далёкого… И в бесчисленный неповторимый раз повторяла себе его слова, сыпавшиеся с взволнованных влажных уст в их самую первую самую жаркую ночь.

«Любовь – это верность, запомни это!»

В 60–80-х годы XIX века отечественную словесность пополнила новая жанровая форма – антинигилистический роман. Русские писатели-реалисты разоблачали в нём литературную реальность, социальную утопию, взволновавшую читателей после выхода в свет романов И. Тургенева «Отцы и дети» (1862) и Н. Чернышевского «Что делать? Из рассказов о новых людях» (1863). В российской периодике развернулись споры о «новом» человеке. Свободу разночинца Базарова, живущего для себя, разумный эгоизм бизнесвуман Веры Павловны Розальской, пренебрежение к людям революционера Рахметова («соль соли земли») в читательском сообществе воспринимали как разрешённую вседозволенность действий сильнейших в биологическом отношении людей по отношению к слабейшим.

Большой разлад в российские умы внесла теория английского ученого-естествоиспытателя Ч. Дарвина «Происхождение видов путём естественного отбора» (1859). Его негуманитарную концепцию, понятия «естественный отбор» и «борьба за существование» досужие публицисты спроецировали на мир социальный, свели в социокультурную псевдотеорию – дарвинизм и экстраполировали её на все сферы общественно-политической и культурной жизни…

Только-только отгремела неудачная Крымская кампания 1853–1856 гг. После заключения унизительного Парижского мира напряженность на границах не спадала: в деревнях Западной Белоруссии польские инсургенты вырезали православных священников и мирян. Царская армия подавила «восстание за свободу» под аккомпанемент протестов «международного сообщества». Правительство Александра I приступило к наболевшим реформам. Во всех слоях общества горячо обсуждали царский манифест об освобождении крестьян, введение суда присяжных и пр. На страницах прессы замелькали слова «гласность», «перестройка», «ускорение» и… «нигилисты».