Валерий Терехин - В огонь

Туалеты после капитального ремонта так и не отремонтировали. Ассигнования утекли на сверкающий холл, выложенный скользкой плиткой проход между зданиями и подрыв двухмаршевой лестницы для торжественных приемов, которая вела на второй цокольной этаж и по которой когда-то спускался сам Ельцин. Так решили изолировать vip-сектор.

Перед глазами опять возник вчерашний мальчик… Какой нежной и ласковой она была бы с ним и как долго бы наслаждалась его стыдливой неопытностью, рельефной белизной и упругой неутомимостью, если бы он приехал к ней на дачу, где нет мамы! Но все эти радости доставались другим.

«Надоело всё!» – крикнула она вчера в управлении государственной службы и кадров, когда её опять вызвали в пять часов и сунули кипу внутренних распоряжений дээспэ [50], которые пришлось проверять до полуночи. Никто не проронил ни слова, а когда сгребла в охапку проклятые папки, пожелали спокойной ночи. А в 22.00 зазвенел хайком и, скрадывая зевоту ладошкой, с ненавистью подняла трубку. Звонил сам Колчак, коротко сообщил, что завтра будет внеочередное заседание палаты и велел обязательно быть. Ей вызвали разгонную машину и отвезли домой. Она успела слегка отоспаться, а утром тихонько позавтракала: мама так и не встала с постели и похрапывала в старческом сне… Но доверие льстило самолюбию. «Знают, что Молодая не справится, вот и вызвали сегодня в субботу, на внеочередное заседание».

Кишечник требовательно забурлил. В отхожем месте сейчас никого: суббота, народу немного. Но момент был неудобный: ей вот-вот должны были принести проект постановления.

– Уважаемые члены Совета Федерации, – загрохотал голос из динамика, – просим вас не покидать зал заседания, и вернуться в зал.

Одно и то же диктор повторил несколько раз.

Она ткнула кнопку на ручном пульте, и проснулся монитор.

На экране висела скучная заставка: ведомственный телеканал отключили. Заседание верхней палаты парламента было закрытым и не транслировалось. Обычно его показывали в цвете. Тогда сбегались девочки со всех комнат и обсуждали новый костюм председательши, фасон и цветовую гамму.

«Вертятся, гадают, фуксия или аквамарин, лица не повернут. Молодая мне выговаривает про дурное дыхание… А что делать, если паста не помогает?».

Зазвонил городской телефон. Звонила товарка из нового управления оргобеспечения с другого конца здания.

– Светка, проект тебе несут. Слышь, кворума-то нет… Колчак пошел в курилку, гонит членарей в зал…

Вспомнилась вдруг заполошная беготня в обеих палатах парламента, когда началась кампания по борьбе с курением. Сколько раз они с Тонькой перелопачивали законопроекты, корпели на каждой буковкой, сколько было совещаний, скандалов, разбирательств. И наконец приняли. А летом ездила в Зубцов на дачу – на платформах, как курили, так и курят и делают это нарочно. И контролеры тоже курят. И хозяйка, хохлушка, дымит в приёмной как паровоз.

«Не нужны никому наши законы. Всё это враньё и обман президента».

Память, растиравшая душу в труху, безжалостно подсказывала вчерашний крик новой начальницы.

«“Ничего не добилась в жизни… Смрадная туша… Висишь на мальчиках…” Это я-то? А сама, как прислали из социалки курьера, юбку скорректировала, колени слегка раздвинула… Думаешь, я не видела?..»

Впрочем, Тонька тоже западала на мальчиков. Когда её вытурили, в завалах за шкафом нашли тетрадку, а там любовное письмо в стихах «Зов чёрной птицы». Склонять слова в сложноподчиненном предложении после двоеточия лучшая подруга так и не научилась, ей по-украински легче: «От вiтре тэбе сховаю, коханiй мой… займаєм помаранчевiю шкiру до перемоги незалiжной рiдной Украiны…»

«Знаю, кто тебя сдал. Когда из оргуправления всех повыкинули, к нам перевели Анкову. В Ярославле с ней наигрались, поили вермутом на стрелке, вели под руки в общагу на Которосли и перекладывали с койки на койку. Болтает в курилке, как в первую брачную ночь ничего не получилось, а потом про ремонт квартиры, как её жмут гастарбайтеры. После очередного таджика сместился дренаж, и слегла со своей урологией в ЦКБ. Бедный глупый муж!.. Тонька вкалывала за неё, а теперь топчется с палкой у подъезда и скоро встанет на костыли».

И стоило так надрываться ради должностей и классных чинов? Сколько они вдвоем в этих парламентах и верховных советах им, чужим, переправили законодательных инициатив, соблюдая все правила оформления документа, учитывая все тонкости юридической техники, вникая в детали построения текста. А что взамен?

– Вы позволите?…

Дверь предательски скрипнула. В кабинет заскочила Шушурина из управления информационных технологий и документооборота. Глядя прямо перед собой, молча протянула папку с проектом постановления, и сопроводительными справками.

«Ходишь на внеочередные, чтобы документы носить по коридорам и везде мужики. Плюс два отгула… На той неделе заявилась в секретный отдел с приказом на срочное исполнение, а там новый фужер, и сразу начала, зачин известный: “Здравствуйте, вы такой интересный мужчина, хочу с вами познакомиться!” И потащился котелок в столовую, а эта сосна рядом сияет, глядите все, я теперь не одна!.. Повезла недотёпу в “Десну” на профсоюзную лыжню, а там для ночёвки штамп в паспорте не спрашивают. Колчаку доложили, лейтенанту вставили, её из номера выгнали, утром в кадры вызвали, и в медпункт на осмотр… Ты присваиваешь электронный номер документу, тут если мужик, то начальник управления… Зато отдыхаешь в “Волжском утёсе”, правовики туда путёвок не дождутся. А через два месяца тебе сорок, знаю, на страничке профсоюзного комитета дни рождения вывешены. И встретишь свое сорокалетие одна, без мужа и детей, как когда-то я».

Обе скороговоркой произносили дежурные словосочетания, смысл которых для обеих стёрся в муку.

«Ты знаешь, что я знаю. Как тебя выпёрли из музыкальной школы за то, что соблазнила ученика-подростка, как потом впихнулась в историко-архивный на факультет делопроизводства, спуталась с нужным деканом, а с него соскользнула сюда, чтобы лучше жить. А на внеочередные шастаешь, потому что меньше чужих глаз. Плутаешь в закоулках, шла в комнату, попала в другую: “Ах, простите, я ошиблась, а не знаете, как туда пройти?” Вот и познакомились, кто там из Питера, из Омска, хоть куда, но подальше из Москвы. Всё жениха ищешь, ходишь по кабинетам, себя предлагаешь, свой замызганный срам. И как можно так себя опускать?»

Шушурина отводила в сторону угасшие зелёные глаза, смотрела в окно, наконец, откланялась и, просверлив шпильками паркет, удалилась.

«Ну, и чего они спешат проголосовать так срочно, в субботу, на внеочередном? В комитете по обороне и безопасности все герои, пьют кофе-коньяк, а текст выправлять мне».