Валерий Петков - Оккупанты

– Она мне сказала, что Дед не позвал, пришлось за Дидзиса замуж идти!

– Так и сказала?

– Конечно! Я же не сам выдумал.

– Всё упущено! Таких женщин мало на земном шаре. Может, вообще одна. Вот я теперь голову ломаю – промолчать или намекнуть ей при встрече?

– Тут уж я тебе не советчик. Сердце своё послушай.

– Это она же тебе говорила. Скажет потом – Зять у тебя болтун.

– Ты меня-то не сдавай. Разговор заведи, а там дальше по обстановке. Пригласи в гости.

– Женщины ценят внимание. Скажет – вот, ждал меня. Порадуется.

Выпили по рюмке.

– Ты что, расстроился, Дед?

– Немножко расстроился. Получается, что я её обидел. Невнимательно себя повёл. Хоть бы она намекнула, что ли. Мы бы тогда и жизнь по-другому вели и… политику. Семейную. А что она его не любит, это факт. Сколько он ей говна сделал!

– Ты же знал!

– Так и что? Уводить буду?

– Они же были тогда не женаты.

– Так ведь они семьёй жили.

– Мало ли кто сейчас живёт в гражданском браке. Надо было спасать её, увозить от него. Вы же оба всей душой навстречу друг другу! Это же твой человек. Значит, ты должен был взять ситуацию под контроль и сказать – пошли со мной. Принять командование на себя! Остальное не важно!

– И дочка её ко мне хорошо относится, любит меня.

– А может, она и не зря приезжала из Америки? Ближний свет, расходы какие! Ты об этом-то не подумал? Перед тем, как принять окончательное решение, попросила дочку прилететь.

– Вполне возможно. Мы на эту тему никогда не говорили. Когда мы вместе с тобой были в гостях, я что-то почувствовал, а всё не получалось поговорить по душам.

– Может, и зря. Ты бы мигнул, я бы погулял по саду. Или меня раньше из Дублина позвал. Я бы мухой прилетел ради такого дела! Сказал бы – всем стоп! У меня жизненный вопрос! И мы бы поняли правильно!

– Эта глупость от возраста. Был бы моложе, я бы по-другому развернулся! Решительно! А теперь – старик! Астриса! Соседка! Ходит тут…

– О как она тебя пригвоздила! А ты и расслабился! Руки опустил. Может, она тебя тоже любит, только по-своему. Блины-оладьи ей печёшь, за кефиром бегаешь.

– Не знаю. Мы с ней по первости грызлись, как кошка с собакой. Сейчас придёт, сядет у телевизора. Я по дому разное справляю, носки стираю, ещё что-то. Она кричит, что ты там возишься, бросай, иди, посиди рядом. Только сразу её предупредил – про политику ни слова! Чай пей, кипятка не жалко, но про политику мы расходимся! Она националистка, а я другой.

– Ты, Дед, со своими женщинами разберись! Легкомысленный образ жизни ведёшь! Если бы ей было всё равно, чего бы она сюда топталась в день по три раза?

– Я это чувствую, но вида не даю.

– При чём здесь политика, национализм? Ты мужчина, она женщина. И чего ещё надо?

– Да как это? Придёт и зудит на ухо – вот русские пришли, русские такие, русские сякие. Дёргает мне душу. Почему, говорит, ты столько лет живёшь в Латвии и язык не выучил? Насмотрится латышского телевизора, придёт, что твой дракон! Шипит, только что ядом не плюётся, и негодует. Дым коромыслом из носу, как из трубы зимой! Я говорю – когда мог, не надо было, а сейчас уже не смогу. И изучать не буду. Потому что вы русских не любите, почему я должен учить язык людей, которые меня не любят?

– Ну вот они-то, уважают не уважают, а русский знают.

– Это кто постарше. Им без этого нельзя было никак.

Молодые уже и губой не пошевелят на русском ответить.

– А русскоговорящие спокойно на латышском разговаривают.

– У них и закваска другая, и жизнь другая. Это всё сделано правительством. Они друг перед другом выкомариваются, политики, кто из всех латышей самый-самый латыш. Вот они этим самым разделяют и командуют через власть. Гнусное дело!

– Они себя ощущают как в крепости. Со всех сторон окружили, и надо спасать самое дорогое – язык. Только вот хочу напомнить – русская интеллигенция подписала в девятнадцатом веке петицию царю, чтобы здесь ограничили применение немецкого языка, а на первые позиции выдвинули латышский. Спасали язык! И за триста лет царского присутствия ничего с ним не стало. Наоборот!

– Я на это не посягаю, но если меня уважают, и я буду уважать.

– Нас, помню, похватали, кого поймали, в эшелон и на ликвидацию последствий. Пятую графу не уточняли. Мы сразу в Зону поехали, в Чернобыль. И радиологи наши, кто хоть что-то знал, Гунарс, Вайрис, Гунтис… пока ехали трое суток, чему-то научили, с дозиметрическим прибором работать. От этого жизнь зависела. И смерть, между прочим. Выжили слава богу.

– А я всё думаю, как приглашу Хозяйку, как она обрадуется! Я сейчас как в волшебное зеркало смотрю – вот она лезет в подвал, вынимает варенье, соленье, вино. Собирает мне гостинцы в корзинку. Только главный гостинец – она сама. Ты понимаешь!

– Я вот что подумал. Если эта женщина так о тебе печётся, волнуется, гостинцы возит – и как ты не понял, что она к тебе неравнодушна?

– Да, конечно, заметил, но что я могу сделать? Мы вот меняемся продуктами.

– И ты решил – ничего личного! Только обмен. Бартер, так сказать!

– Расцелуемся при встрече-расставании. У неё такая ласка ко мне. И только – вот покушай это, вот покушай то. Я ей говорю – не лошадь же, столько съесть. И сидит рядом, как за ребёнком, следит за мной.

– Ты-то понимаешь, что есть искра между вами? Человеческая.

– Кане-е-е-шна! Как без искры! Тут ко мне одна лезла, вдова знакомого сапожника. И даже открыто об этом говорила. Я ей ответил – у меня есть квартира, у тебя есть квартира, но не в этом дело. Дело в человеке. В любви. Вот я лягу с тобой, и мураши по спине не побегут от радости, я же тебя не люблю, и как нам после этого сладость найти в таком существовании? А зачем это всё тогда? Женщина сильно может обидеться, если мужчина ей пренебрегает, а когда сделает своё мужское дело – она как шёлк!

– Никто ничего нового не придумал!

– Всё как прежде осталось – природа науку одолевает!

– Кто-то не чужой, тёплый, должен тебя погладить, сказать хорошее слово, которое никто не скажет больше, улыбнуться. Что за радость тискать силиконовые титьки? Ботокс сплошной на морде? Купи уж тогда куклу резиновую И кто от этой резины родится? Гуттаперчевые, бесполые дети?

– Нормальное уродится только лишь от нормального. Я с другими на эту тему и не говорю.

– Почему?

– Скажут – ты дурак! Старый дурак! С Астрисой заговорил, а она говорит – ты дурак! Ну? Педагог!

– Пророков не все понимают, а им ведомы вещи запредельные и простые в своей важности. Суетливые, пустые люди гонятся за какой-то мишурой второстепенной.

– Русский человек терпеливый до невозможности. Отдаст последнее, простит, если ты человек и по-человечески с ним. Зато потом не остановить! Ты вот это пойми, не заводи ситуацию в густой туман, в пургу. А я кое-что видел. И в тыл ходил за линию фронта, и эшелоны под откос пускал, которые в Сталинград шли. Мне же и медаль была дадена – «За оборону Сталинграда», партизану! И рядом со знаменем части сфотографирован. Старшина был из Башкирии, справедливый, душевный, старше нас. Шалимов! А друг – брянский, Иван Палыч. Орден «Красной звезды», медали «За отвагу», «За боевые заслуги». Я был командир отделения, сержант. У меня было три таджика в отделении. Страшно ненавидели свинину. Но такие проворные. Чего только не доставали. Даже водку. Откуда? Баранину, медвежатину. Принесут втихаря, Вечером, после отбоя. Так все разбрелись они по свету, кто куда. Сослуживцы мои. Демобилизовались мы тогда, на корабле «Балхаш» вывезли нас с Камчатки. Во Владивосток. Нас шесть человек с одного подразделения. У меня уж восемь лет военного стажа, как ушёл в партизаны, так всё и воюю, воюю. Устал до смертного обморока. А зима тогда была крепкая. Морозы страшные, декабрь. Шинелишки старые, что решето, прожжённые, куцые. И товарняк продувной. До Хабаровска дотянули, я собрал деньги, пятьсот рублей, пошёл к начальнику вокзала. На стол хлоп эти деньги. И в поезд «Владивосток-Москва» шесть билетов сразу же получил. В Риге снег по колено, мороз! Я к сестре. Она дворником работала. Она говорит – ничего, я тебя пропишу. У меня справка партизанская, документы в порядке, сразу прописали. Соседнего участка дворничиха помогла устроиться на работу, на ВЭФ. Всё сразу и получилось…