Валерий Петков - Оккупанты

Достала из сумочки пакет с конфетами. Обходила собравшихся, дарила по две конфетки, шуршала синими фантиками, улыбалась.

– Теперь о молодёжи. Те, кому исполняется в этом году девяносто и девяносто пять лет, получат от России разовую помощь – сто долларов. Не сильно много, раньше было двести, но надо понимать обстановку и сказать спасибо. Латвия нам по такому случаю не даёт вообще ничего. А Россия перечисляет пенсии и пособия, несмотря ни на что, в двадцать одну страну мира, где находятся ветераны и участники Отечественной войны. Так что никакой изоляции России нет. Это американцы делают третью попытку стравить Россию с Германией и задавить. Но вряд ли у них получится. Тем, кто им помогает, я хочу задать вопрос – почему вы хаете страну и до сих пор живёте в России? Путина ругаете, законного президента, которого поддерживает значительное большинство!

– Кошмар! – вскрикнул седой ветеран с непропорционально большими ушами. – Некоторых уже лишили депутатской неприкосновенности и скоро, очень скоро они будут арестованы. Давно пора!

– Если кого-то интересуют вопросы коммунальных платежей и другие вопросы, принимает депутат рижской Думы.

– Повторите! – потребовал круглоголовый старик напротив.

– Что повторить?

– Всё.

– В следующий раз садись рядом. Запишите телефоны организации «9 мая ЛВ». Эту организацию создал когда-то Нил Ушаков, теперь он мэр Риги. Они собрали пожертвования для ветеранов. Пятнадцать тысяч.

– Восемнадцать, – поправили из зала.

– Вот видите! Работают волонтёры, для нас стараются. Звоните туда. В штаб. Этот телефон круглосуточный. Они помогают не только деньгами, но и по вашей просьбе придут, дома помогут, в аптеку сходят за лекарствами. И доплатят, если не хватает денег. Машину найдут к врачам отвезти. Вни-ма-ни-е, детский сад! Расшумелись! Последний вопрос. – Председатель постучал ручкой по столешнице. – Мне только трое сообщили, что получили материальную помощь. Кто ещё получил? По заявлению. Надо отметиться в журнале. Кто хочет в санаторий, возьмите бланк заявления, заполните. Сделать надо копию паспорта и ветеранского удостоверения. Это тем, кто может ходить, если лежачий, за сопровождающего отдельно полная оплата. Тридцать семь евро в сутки.

– Неплохо, но не по мне, – подумал Дед.

– И ещё. Активнее обменивайтесь телефонами, общайтесь между собой. Больше информации друг о друге, потому что люди пропадают с концами, а узнаём об этом поздно. Человек умер, а мы ничего не знаем. Только из России получаю сообщения, им ЗАГС Латвии подаёт сведения, и мы узнаём последними, хотя они наши товарищи. Всех обходить нет возможности, да и помощников мало, к сожалению. Есть несколько молоденьких девушек, за восемьдесят годков, вон они сидят, улыбаются. Они и бегают за всех. Если раньше было человек двадцать, то теперь всего четверо. Если нет вопросов, предложений, тогда заканчиваем собрание.

– Как летом?

– Каникулы до сентября. Потом будем собираться в Доме Москвы, здесь начнётся капитальный ремонт.

– А субботник когда?

– Будет зависеть от погоды. Автобус закажем. Но до Дня Победы обязательно должны провести. Всё? Будьте здоровы и счастливы.

Дед возвращался домой, чувствовал себя уставшим. Солнце выглянуло, словно дорогу ему показало.

Он поднял голову. Ажурный квадрат антенны на старинном корпусе ВЭФа блеснул в вечернем освещении. Дед долго смотрел. Подумал:

– Не всякий заметит. По мне, дак как маяк на высоком берегу. Ходил на его свет, знал, что он есть, и так было надо. Теперь остались ты да я. Ты погас, а я? Для кого-то голая арматура, а для меня полжизни символизирует.

Грусть от свидания с друзьями немного развеялась. Он смотрел на виадук в Чиекуркалнс, огромный торговый центр и пустые корпуса бывшего вагоностроительного завода. На противоположной стороне – магазин мясных деликатесов для избранных. Дальше старинный административный корпус времён «Всемирной электрической компании UNION». Зевс между колонн, словно в гроте, с приручённой молнией над головой. Выше – антенна над квадратной башней. Такой знакомый вид.

Вздохнул тяжело.

– Вам плохо? – участливо спросила женщина.

– Не волнуйтесь, я в порядке.

Он пришёл домой, сделал бутерброд с паштетом. Запил кружкой молока.

Вернулся в комнату. Смотрел в окно. Снова на глаза попалась антенна.

Расстелил постель. Глянул на медали и ордена на стенке, на чёрной суконке.

– Я знаю, что надо делать!

И уснул крепко и спокойно.

Обычно они ездили в этот день к Памятнику воинам-освободителям, за Двину. Путь был неблизкий, от центра города.

Красные гвоздики Дед покупал заранее. Пиджак парадный, сверху лёгкую курточку, чтобы прикрыть ордена и медали. Запрещённая символика.

От остановки надо было пройти немного пешком. Людской поток устремлялся к монументу, видному издалека. Бойцы с автоматами идут в атаку. Стела высоченная, понизу цифры «1941 – 1945». Рядом пруд.

Оттуда гремела музыка, огромный, пёстрый ковёр из цветов у подножия был виден издалека.

Обычно выступал кто-то из российских певцов, хор. Артисты читали стихи про войну. Школьники поздравляли Деда, подходили, дарили ему цветы. Мэр города выступал с приветственным словом со сцены.

Так было много лет. Сегодня они решили не ехать, Дед не восстановился полностью после болезни.

День Победы бывал, как правило, тёплым, даже жарким. Вот и сегодня – двадцать четыре градуса. Занавески ветерок треплет, окна раскрыты настежь.

В комнате Деда гремели марши, по телевизору шёл репортаж парада из Москвы.

Дед сидел, слегка откинувшись на спинку, внимательно смотрел телевизор.

– С Праздником тебя, Дед! С Днём Победы!

– Спасибо, родной! Я с утра уже парад смотрю, смотрю, а не надоедает.

Расцеловались. Цветы – в центр стола. Скатерть вышитая, тёщи покойной радость.

– Врач с утра была, поправила меня. Легче стало мне вставать, ходить. Плясать-то ещё рановато, хотя и просятся ноги в пляс, да и так-то уже уверенней себя чувствую.

– А я вчера весь день занимался готовкой, – сказал Зять. – Холодец пять часов варил, потом разбирал его, как кроссворд, часа полтора. Селёдочку замариновал, лучком приправил. Пылесосом прибрал дом. Хожу по дому, и кажется – кто-то на меня смотрит. Ну, думаю, нет же никого! Глаза поднимаю, а на плафоне – пыль в три пальца толщиной. Давай её вытирать. В шесть утра к плите подошёл, пока чесночок нарубил, то да сё, а в час ночи в койку уполз без задних ног. Засыпал, думаю – ну не может быть, чтобы Деду не понравилось. И вот теперь только начинаю понимать, как домашняя работа может затянуть на целый день.

Накрыл стол. Сперва хотел в большой комнате, но потом принесли маленький, складной из кухни и сервировали прямо у кровати Деда.