Борис Алексеев - Ищите интонацию. Сборник коротких рассказов

Кыргызстан, как теперь гордо величают свою родину бывшие советские граждане, оказался страной в целом гостеприимной, не смотря на то, что многие русские покинули эту землю, не одолев проснувшегося в киргизах национального самосознания. Киргиз прост, наивен, в меру подозрителен и, как всякий малый народ (хотя таковым ни один кыргыз себя не считает), самолюбив и социально раним. Показать перед русским своё превосходство в чём-либо, для киргиза – нежнейшая радость. На все достижения цивилизации (города, аэродромы, сельхозтехника) киргиз заносчиво глядит поверх гривы своей длинноногой лошади, цокает языком и размышляет так: «Молодец я, кыргыз, сколько имею, сколько умею!..» То, что благодаря русской национальной политике в столичном Бишкеке имеется оперный театр, монументальный центр города, современный цирк и прочее, киргиза не напрягает совершенно. Он искренне считает себя источником социального блага потому, что у него есть кобыла, отара овец и плетёный дом круглого типа, который защищает от ветра и его самого, и его семью, и всю киргизскую цивилизацию. Примерно также рассуждают и прибалты. Разница в том, что киргиз действительно так считает, а прибалт лукавит, закрывая глаза на собственную неправду.

Позже мы узнали, что из Манаса на Иссык-Куль ведёт вполне сносная объездная дорога. Почему водила отправился в предгорье через городок с названием Кант, так и осталось для нас загадкой. Этот «маленький киргизский каприз» провалил стартовое знакомство с Тянь-Шанем, зато обозначил нижайшую отправную точку, в сравнении с которой любое отличие – благо.

Действительно, миновав Кант, мы через пару селений оказались в полях предгорья и вдохнули чарующий аромат альпийских лугов, струящийся с гор в долину. Снеговики, которые на протяжении всей дороги более походили на мираж, чем на действительность, теперь стояли перед нами, как исполины. С высоты снежных вершин они вглядывались в крохотных путников, посмевших приблизиться к их подножию.

Мы остановили машину. Глубокий внутренний восторг пьянил нас.

– Господи, какая красота! – жена взмахнула руками и, как птица, сделала несколько быстрых шагов, упреждая полёт.

– Э-э, это что. Вот въедем в горы, там точно летать захочешь! – рассмеялся водила, обнажая девственную фиксу, явно не тронутую дантистом.

– Так едем же! – воскликнула жена, прильнув к видоискателю фотоаппарата…

Покатые спины альпийских лугов как огромные морские валы пенились и оседали по сторонам ущелья. Через час езды мы остановили машину у небольшого хозяйства. Новенькая юрта, как невеста, трепетала на ветру красным расшитым полотном, укреплённым вместо двери. Неопределённых лет киргизская женщина возилась с корзинами возле скотника.

– …Какая прелесть!.. – я проследил взгляд разомлевшей от восторга жены и обнаружил выводок маленьких жеребят, упрятанных в крытый полуразвалившийся загон. На длинных хрупких ножках покачивалось восемь крохотных тельц с крупными, почти взрослыми головами. Жеребята были настолько милы, что и у меня перехватило от восторга дыхание!

– Можно, я к ним подойду? – попросила жена хозяйку.

– А то, иди, милая, – ответила киргизка по-русски почти без акцента.

Жена, как птица, «спорхнула» от машины и в одно мгновение очутилась перед загоном. Жеребята, не привыкшие к стремительности окружающего мира, сгрудились в комок, напоминающий испуганную «сороконожку». Жена протянула руку сквозь прутья загона и попробовала дотронуться до ближайшего жеребёнка. Тот потешно мотнул головой и рассерженно ударил копытцем о землю.

– Ого! Какие мы грозные! – улыбнулась жена и вопросительно поглядела в сторону хозяйки.

– Постой спокойно, они привыкнут, – ответила женщина, – ты добрая, лошади это понимают.

Действительно, не прошло минуты, как тот же «сердитый» малыш боднул ворсистым лобиком раскрытую ладонь жены, требуя ласку. Жеребята оживились и, расталкивая друг друга, вытянули мордочки, полные любопытства. Я хотел прокомментировать это событие, но жена свободной рукой подала умоляющий знак и остановила меня на полуслове.

Тем временем двое мужчин стали загонять табун лошадей на ферму. Лошади не хотели слушаться, разбегались, перепрыгивали плетёные тыны, но уверенные крики людей с одной стороны и жалобные «детские голоса» с другой, всё же заставили строптивых мам приблизиться к загону, где на них накинули упряжь и по очереди повели на дойку. Когда закончилась дойка последней кобылы, выпустили жеребят. Мамы чинно разобрали своих детёнышей и подпустили к сосцам. К одной лошади присосались сразу два малыша. Я спросил у киргиза, почему так? «Э – э, – ответил он и показал рукой в сторону реки, бегущей в низине ущелья, – видишь?» И правда, на другом берегу, в зарослях камыша бродила рослая пегая кобылица. Она, как цапля, перебирала длинными ногами заросли травы, не обращая никакого внимания на призывные крики погонщиков.

– Ах, ты, мама, мама! – вздохнула жена и, повернувшись к хозяйке, спросила – выходит, её детёныша кормит другая?

– Да, милая. Брошенного кормит первая, которая ближе, так у них заведено. У людей бы так! – улыбнулась киргизка.

Но вот кормление окончилось, и табун в полном составе чинно стал спускаться к реке. Трудно словами передать восторг и трепетание наших душ при созерцании каждого шага этих удивительных животных.

Гривы вздрагивали в такт плавному скольжению тел; морды, одинаково развёрнутые в профиль, напоминали графику колесниц на греческих вазах. Мы чувствовали, как призывное ржание спутанного у воды жеребца извлекает из нас что-то глубокое и манит вслед царственным кобылицам…

Нет-нет, пора в путь! Отведав сладкого парного молока и купив баклажку настоящего кумыса, мы отправляемся дальше.

– Благодарю за кумыс, – я прощаюсь с хозяином дома.

– Кымыз – так правильно! – отвечает он и поднимает правую руку ладонью вверх, осязая незримой энергией гор нашу будущую дорогу.

В небольшой комнате, освещённой единственной догорающей свечой, сидел за столом человек и размашисто писал на листах писчей бумаги. Его всклокоченный вид, небрежно накинутая на тело одежда, скулы, обтянутые бугристой, «нестираной» кожей, и впалые небритые щёки выдавали образ отверженного безумца, если бы не одно «но». Этого человека никто не отвергал, и он не безумствовал. Это был известный на всю округу чудак. Старушки чинно замолкали, когда он проходил мимо, а мальчишки весёлой ватагой провожали чудака до булочной и обратно, крича наперебой: «Семён, соври что-нибудь!»

Родился Семён сорок четыре года назад кудрявым статным мужчиной, но годы застольного труда наклонили его величавый профиль. Жил он один, семьёй так и не обзавёлся. Девушки хмыкали и отворачивались, когда выслушивали от Семёна вместо слов ласки рассказы о межпланетных путешествиях и загробных приключениях. Правда, с одной из них по имени Валя он дошёл-таки до ЗАГСа, но войти внутрь с избранницей сердца не удалось. У Центрального входа, чуть заступив за порог, любимая Валя посмотрела ему в глаза, чмокнула в щёку и сказала: «Дальше – без меня!»