Михаил Армалинский - Правота желаний (сборник)

Мои руки соскользнули с шеи на грудь.

«Нет! Я не убью её, я её люблю!»

Я отступил на несколько шагов, с ненавистью смотря на Глеба.

Он вдруг замотал головой и замер. Глаза его остались открыты, я прикоснулся к ним рукой, не веря себе. Она ничего не замечая, всё дальше и дальше убегала от мира сего.

Я стал снимать брюки, лихорадочно соображая, как оторвать её от мёртвого тела.

Неожиданно у меня под ногой что-то хрустнуло – его очки с треснувшим стеклом лежали на полу. Одна их оглобля бессильно упала, а другая упорно торчала вверх.

Ленинград, 1966

Простояв в очереди на морозе с полчаса, я всё-таки попал внутрь. Одноглазый швейцар закрыл за мной дверь и принялся снова выворачивать карманы у пьяного мужчины, который совершенно не сопротивлялся обыску, а лишь безразлично наблюдал, пытаясь до конца осознать происходящее. Начало этой процедуры я видел сквозь стекло, ещё стоя на улице.

– Куда, сволочь, номерок девал?! – ругался швейцар, листая записную книжку, извлечённую из кармана.

– Отдай пальто, – мямлил пьяный и величественно шатался.

Гардеробщик, красный и потный, отказался раздеть парня, стоявшего передо мной.

– Не раздену, ты – пьяный, у нас своих хватает. Иди-иди.

– Да я не пьяный, – голосом сомневающегося.

– Уходи! Сказал, не раздену.

– Як заведующей пойду, – пошёл вабанк.

Пока я раздевался, пришла заведующая, жирная, средних лет женщина и сказала гардеробщику:

– Он же почти трезвый, раздень его.

Гардеробщик, матерясь, повиновался.

Я вошёл в зал. Низкие потолки ударяли по голове, на стенах рисованные раки в тарелках. Дымно.

Какие-то парни, высокие, раздутые пивом, со значками «мастер спорта», пролезают от столика к столику с видом завсегдатаев. У многих сидящих в ногах вижу водочные бутылки. Они, как собаки, с нетерпением ждут, когда на них обратят внимание, и их ожидание не затягивается.

Девушек и женщин почти нет. Кажется, две. Ну да, только две, да и то в неприступном обществе самцов.

С трудом отыскиваю освободившийся стул, который стоял не самом проходе в туалет. Все, стремящиеся избавиться от пива, протискиваются между мной и соседним столиком. Обслуживали увядшие женщины, которых называли по имени все, кому их имя было известно. Один из обладателей значка «мастер спорта» с лицом отёчным и тупым, стал толкать в грудь какого-то захмелевшего со-граждана. Друзья обеих сторон оттаскивали повздоривших. Постепенно все расселись по своим местам.

Я услышал за спиной звон разбитого стекла и обернулся. Некто рядом сидел с окровавленной кистью над осколками стакана. Я подумал, что он случайно его разбил, но это оказалось забавой. Он брал стаканы в кулак и сдавливал их, пока у него в руке не хрустели осколки. Подбежала официантка, получила деньги за разбитые стаканы и завязала ему руку носовым платком. Неожиданно кто-то громким голосом затянул песню. Нет, это уже кусок арии. И голос сильный. Смотрю. Один из присутствующих, с серьёзным лицом и открытым ртом.

«Раз рот открыт, значит это он поёт», – думаю я.

Пиво вежливо, но властно пьянит.

Рот внезапно закрылся, но я по-прежнему слышу как кто-то поёт. Заказываю ещё бутылку пива. «Мартовского».

– Вам, я смотрю, очень нравится «Мартовское», – скаля редкие зубы, кокетничает официантка.

– Хорошо смотрите. А знаете, почему «Мартовское»?

– Почему?

– Потому что я скован логической цепью: «Мартовское» пиво – Восьмое марта – женщины!

– Ну и что?

(Ха! Ничего не поняла.)

– А то, что ваш подвал – педерастический притон при мужицком клубе – вот что.

Она принесла мне пива и ушла, косясь на меня.

Опять звон разбитого стекла. Всё тот же пьяный крошит стаканы. (В рифму!) Мимо меня проходят в туалет, толкая мой стул. Я стараюсь не обращать внимания. Но и сквозь шум я слышу, как спускают воду.

И вдруг я слышу мелодию, которая поднимает во мне радость предвкушения будущего с грустью о проходящем. The Beatles. Откуда они здесь?

Оглядываюсь. Вижу на тумбе магнитофон. Подбегаю к нему и вслушиваюсь, благоговея. От этих волшебных звукосочетаний на меня нисходит оптимистическая печаль такой необыкновенной силы и формы, что я понял – я слышу чудо! Я уже ничего не видел и не слышал – я впитывал это волшебство.

Вдруг меня разбудили – магнитофон замолчал.

– Закрываемся! – объявила жирная заведующая, тряся в руке выдернутый шнур от магнитофона.

Я расплатился и пошёл к выходу. За одним из столиков я увидел пьяного старика, перед которым лежали искусственные зубы, а он, засунув пальцы в пустой рот, искал их там. Слюна текла у него с подбородка и капала в стакан с недопитым пивом.

1967

Не знаю, чем она меня привлекла. Наверно, тем, что сидела ближе всех и к тому же в тени, иначе бы я вряд ли заговорил с ней. Было жарко, и я попросил разрешения лечь рядом. Сутулясь, она держала в руках книгу и делала вид, что читает, а я, погрязши в банальностях, пытался завести знакомство. В ход пошла даже погода. Оказалось, что мы живём в одном городе и почти на одной улице.

Море плескалось на берегу, как большая рыба. День собирался кончиться. Мне надо было уже уходить, а она решила остаться ещё на часик, так что мы договорились встретиться вечером на набережной.

Придя домой, я окончательно понял, что она далеко не красива и с трудом заставил себя пойти на свидание, но из чувства пассивного протеста, я отложил в сторону костюм и надел тренировочные брюки, кеды и лёгкую рубашку навыпуск.

Ровно в назначенное время я был на месте. Она ещё не пришла. Набережная была полна людей. Обстановка вокруг напоминала мне смотрины: туда и обратно прогуливались женщины, а мужчины, забегая вперёд, заглядывали им в лица.

И вдруг она появилась в толпе, поискала меня глазами и, заметив, подошла ко мне. Она была очень маленького роста, о котором я почти не догадывался, так как видел её лишь сидящей. Кроме того, она была невероятно сутула – ещё немного и можно было б сказать, горбата. И только сейчас я заметил, что у неё большая грудь, странно выпирающая под платьем.

Мы сдержанно поздоровались. Мне стало казаться, что все со злорадным любопытством смотрят на неё. Острый стыд заставил меня покраснеть. Я впервые испытывал такую неловкость в присутствии толпы. Сначала я попросту хотел убежать, но мне лишь показалось, что она обязательно побежит следом и догонит меня – таким липким взглядом она на меня смотрела. Но потом я решил поскорее увести её отсюда. «Подальше от людей, подальше от людей», – твердил я себе, направляясь в сторону от набережной.

На окраине города виднелся высокий холм, и я предложил ей взобраться на него. Она согласилась. Мы пошли по улицам, сворачивая из одной в другую, не упуская из виду наш ориентир. Стало быстро темнеть. Начали тлеть ртутные лампы, постепенно разгораясь в полную силу. Улицы становились совершенно незнакомыми – ни я, ни она здесь раньше не бывали. Она споткнулась обо что-то, и я поддержал её за руку. По инерции я не отпускал её руки, а она стала прижиматься ко мне. К своему удивлению я нащупал на её пальце обручальное кольцо. Разговаривали мы мало. Улицы поднимались в гору и всё больше сужались. Фонари стали появляться очень редко и скоро совсем исчезли. Улица превратилась в дорогу, освещаемую окнами одиноких домиков. Вот уже дорога превратилась в тропинку, а домики отстали от нас. Мы стали подниматься на холм, у подножья которого незаметно оказались. Откуда-то выскочила собака и бросилась к нам. Мы встали, как вкопанные. Пёс внимательно обнюхал нас и исчез в темноте. Облегчённо вздохнув, мы продолжали наш путь. Тропинка кончилась и мы поднимались наугад. Она крепко держала меня за руку. В некоторых местах подъём был крутым, и я несколько раз чуть не свалился из-за её тянущей вниз руки. Наконец и вершина. Я посмотрел вниз. Внизу дышал огнями город. В море светились корабли. Несмотря на лёгкий ветерок, воздух был очень тёплым. Холм оказался голым, почти без травы.