Роман Воликов - Тень правителей

«Ну да, твоя жена актриса, – сказал он себе. – Вот ты и попал на спектакль». «Несостоявшаяся актриса, – со злостью добавил он. – В кино снимают жён или любовниц, а ты не режиссёр и не миллионер».

Скандалы давно уже стали фоном их семейной жизни. Жене отказывали в профессии, зрителем был он один вместо полного зала.

– Да брось ты её! – как-то сказала Ребекка, не дослушав его нытьё. – Всё это чушь, что у актрисы не может быть семьи. Женщина всю жизнь мечтает о принце с голубыми яйцами, а в результате подстраивается под того, кого предлагают обстоятельства. Я думаю, твоей мадам не нужна ни семья, ни сцена. Ей нужно только одно – блистать ежесекундно, ты же постоянный статист, слава богу, с деньгами. И вообще, покажи мне её. Ты носишь её фото в портмоне?

– Нет. У меня и портмоне, собственно, нет, – сказал он.

– Карманников боитесь, товарищ бизнесмен. Принеси фотографию, я взгляну зорким глазом и сразу приговорю. Я же колдунья, ты не знал?

– По-моему, ты заигралась на своих сайтах 18+, – раздражённо сказал он. – Какая ты колдунья? Обычная девка, которая трахается за бабки.

– Обычная?! – Ребекка лукаво посмотрела на него.

– Ну, извини, необычная. Пардоньте. Я не в настроении сегодня.

«Человек – лучший адвокат самому себе! – решил он, проезжая спустя несколько дней мимо дома, где жила Ребекка. – Не буду показывать фотографию, пусть всё катится своим чередом…»

«Вот только куда катится? – он выпил водки в ближайшем баре. – «…Я сам обманываться рад!..»

Бармен подмигнул: «Пушкина любите? Повторить?»

_______/////______/////_______

Он всегда хотел жить в загородном доме. В советском детстве зачитывался английскими готическими романами, под завывание зимнего ветра представлял горящие поленья в камине, ажурную деревянную лестницу, ведущую на второй этаж, в спальни.

Разбогатев, он выбрал место совсем рядом с Москвой и приступил к строительству. Детские мечты периодически упирались в твердолобую логику прораба и финансовых возможностей, дом получался не вполне таким, каким снился в давние времена, но, всё равно, он ему очень нравился, его дом, его пристанище.

– Мой дом – моя крепость! – с гордой опрометчивостью сказал он будущей жене, пригласив её вскоре после знакомства. – Дом почти закончен, так, небольшие отделочные работы.

Ольга села в кресло напротив камина.

– Наверное, потратил кучу денег, – сказала она. – А я за городом жить не смогу. Мне нужен шум машин за окном, дыхание жизни. И потом, эти жуткие пробки…

Так и повелось. Ольга приезжала в дом изредка, а став женой, практически никогда. Он, правда, резко остановил бабские попытки перетаскивать из дома в квартиру сувениры, которые собирал по всему свету.

Статуэтки языческих божков составляли ему достойную компанию во время обедов в выходные.

Он накрывал парадный стол, тщательно сервировал, обязательно мыл грязные сковородки и плиту – подсмотрел когда-то эту чистоплотность в японских ресторанах, перед тем как выпить первую рюмку. Завершив трапезу, курил на крылечке. Летом было особенно хорошо, птичье многоголосье забавляло. «У меня тут соловьи!..» – с пьяным умилением барина думал он.

Зато зимой, когда гудел и кривлялся ветер, далёкий мир не казался таким враждебным. «Хорошо, что сегодня суббота, не надо никуда ехать, ни с кем разговаривать», – думал он в субботу. А в воскресенье воровато поглядывал на часы: «Только пять. Ещё и вечер, и ночь впереди…»

Он умывал лицом снегом и смотрел на телефон: жена не звонила. Следует отдать дому должное: напиваясь в выходные, он никогда не устраивал ревнивых сцен, не трезвонил ей среди ночи. Атмосфера благодати и полноты существования в этих стенах на какое-то время успокаивала его упрямую натуру.

«Жёнушка! Роднулька моя! Не ревнует! А вдруг я здесь с девками зажигаю?..» – с такой, почти идиотической, мыслью он засыпал, примостившись на диванчике у камина, полной грудью вдыхая запах липовых дров.

Звонок раздался в шесть утра.

– Чёрт проклятый! Опять ему Армагеддон привиделся!

В воскресенье ровно в шесть утра мог позвонить только Левон. Это был его старинный приятель, они дружили с института. Левон был из московских армян, пятое поколение в столице, говорил только по-русски и неплохо по-английски, на исторической родине бывал раза два, и то по служебным делам.

Левон был преуспевающим адвокатом и, как любой хороший адвокат, временами впадал в дикий запой.

В эти страшные часы презрения к нормам правопорядка в его обычно мирной атеистической душе поднималась буря протеста. Он вспоминал дату рождения Павла и назойливо, но, как ему самому, наверное, казалось, грозно шептал в телефонную трубку: «…Три шестерки. Печать дьявола на тебе. Но воссияет в пламенеющем небе звезда возмездия, и будет Антихрист повержен, и ты, лукавый слуга гордости и порока…»

– Приезжай, гнида! – обреченно сказал Павел. – Поспать всё равно не дашь.

Левон сидел на полу возле камина, тихий и какой-то сникший.

– Знаешь, чего я запил? Ехал позавчера на судебное заседание. Я всегда в суд на метро езжу, чтобы не опоздать. Дед сидит напротив, с виду вроде цивильный. И вдруг он мне говорит: «Вы – подлый человек!» Я налево-направо посмотрел, никого рядом нет. Я ему в ответ: «Ты чего, старый хрыч, с утра нажрался?» А он так посмотрел на меня, я даже не могу передать как, встал и вышел. Меня до сих пор колбасит, будто он мою сущность наизнанку вывернул.

– Пора отдохнуть, заработался, – сказал Павел. – А лучше поезжай в Ереван, посети храмы предков. Хотя не стоит. Вдруг совесть проснётся, придется профессию менять.

– Гад ты, Пашка! – оживился Левон. – Нормальная у меня профессия, куда без неё ворам и жуликам. Я, между прочим, одному турецкому банку отказал. Закипело во мне праведным гневом, они же наших в одиннадцатом году резали.

– Во-во! Пациент начинает выздоравливать, – Павел сел в кресло напротив камина. – Крепкая славянофильская ненависть к иноверцам всегда вдохновляла на борьбу с супостатом и прочие трудовые подвиги. Не забудь уменьшить мзду с подзащитного, раз уж каяться потянуло.

Его любезная супруга одно время зачастила в церковь. Ей тотально не везло ни с кино, ни с театром. Он даже пытался давать какие-то деньги на предполагаемые постановки, но средств хронически не хватало, дом и квартира забрали слишком много. В итоге или из-за этого, по глубокому убеждению жены, проекты спектаклей рассыпались после третьей-четвертой репетиции.

«Послушай, если ты так хочешь блистать на сцене, – сказал он при очередном скандале, – продай ты, к чёртовой матери, свою машину».

– Давно пора продать твой дом! – стальным голосом сказала Ольга.

Вот так, между молотом и наковальней, она что-то выпрашивала у бога, милостыню или отпущение грехов, он старался не думать об этом. Пьяным он попробовал её унизить. «В Средневековье актёров хоронили за церковной оградой, – сказал Павел. – Как-то нелепо обращаться туда, где твою братию не жалуют».