Роман Воликов - Тень правителей

– Нет, – говорит он. – Ты попросил о встрече. Для чего?

– Для того чтобы увидеть ваше лицо, – сказал рокер. – Я так больше не могу. Я пою ваши песни, я ни разу вас не видел, я не знаю, кто вы.

– Успокойся, – говорит он. – Это твои песни. Ты легко исправляешь текст, который тебе передают от меня.

– Иногда, – сказал рокер. – Чтобы слова лучше накладывались на музыку.

– Я не в обиде, – говорит он. – Это нормально. Ты слишком увлекаешься кокаином. Я думаю, что проблема в этом.

– Нет, – сказал Х. – Я знал, что ты придёшь ко мне с этим разговором. У меня было время подумать. Я говорю – нет.

– Жаль, – сказал он. – Я надеялся, что мы в одной команде.

– Нет, – повторил Х. – Команда это басни для дурачков. Ты работал за достойное вознаграждение и удовольствия ради, потому что обман является составной частью твоей натуры. Ты без этого не можешь. Не уверен, понимаешь ли ты это, но твоё место всегда за ширмой. Так что желание получить долю в нефтяном месторождении, которое, я надеюсь, завтра будет приобретено, есть желание для тебя противоестественное, авантюристы и не ждут стульчика в раю. Или ты устал?

– Вы не боитесь получить в моём лице противника? – сказал он.

– Нет, не боюсь, – сказал Х. – Если бы ты мог быть моим противником, ты был бы на моём месте.

– Как хорошо, что ты ушёл из банка, – сказала Юлька. – Пора выбираться из этой трясины. Ты стал уже почти таким же как Х – людей не видишь, одни лишь элементы таблицы Менделеева.

– Всё наладится, – сказал он. – Пора начинать новую жизнь.

– Давай уедем, – сказала Юлька. – Куда-нибудь к чёрту на рога. Будем жить без телевизора, ничего не знать, не слышать, не видеть.

– А что делать? – спросил он.

– Гулять по берегу океана, дышать морским воздухом, читать книги, смотреть на закат, – сказала Юлька. – Мы найдём, чем заниматься.

– Месяц, полгода, – сказал он. – А что потом?

– Что-нибудь придумаем, – сказала Юлька. – Нельзя же всё время воровать и обманывать несчастных аборигенов.

«Нельзя, – подумал он. – Но если очень хочется, то можно».

Вечером заявился Леонид Борисович.

– Ты спятил?! – сказал он. – Жизнь только начинается.

– Не ожидал, что ко мне пришлют парламентёра, – сказал он.

– Да причём здесь парламентёры, – разозлился Леонид Борисович. – Мне будет трудно без тебя, почти невыносимо. Что за блажь с этой долей в пакете акций месторождения? Я не узнаю тебя.

– Я заслужил, – упрямо повторил он.

– Придумайте непробиваемый аргумент, чтобы расстаться с Х, – сказал Стальевич. – Х – слишком важный слон в этой шахматной партии, чтобы просто переманить доверенного сотрудника. Воспримет как личное оскорбление, и правильно, кстати, сделает.

– Но мне вы нужнее, чем ему,– добавил Стальевич.

– Не хотите, чтобы слон когда-нибудь стал королём, – сказал он.

– У меня сложное отношение к олигархам, – сказал Стальевич. – Я сам из чиновников, потомственных – далёкий пращур при Иване III начинал дьячком в Разбойном приказе, так и прошли из поколения в поколение в государевых кафтанах через эпохи и режимы. Так что нуворишей, пожалуй, я не должен любить по определению. Но я с собой борюсь. Не побоюсь показаться пафосным, но я намерен жить здесь, на среднерусской равнине. Новые русские такая же составная часть общества, как и все остальные, с ними надо учиться работать.

– Я беременна, – сказала Ксюха. – Не могу сказать, от кого точно – от тебя, от Андрея Петровича или ещё от кого.

– Будешь делать аборт? – спросил он таким тоном, будто речь шла о совсем посторонней ему женщине.

– Нет, – сказала Ксюха. – Хочу, чтобы родился мальчик. Представляешь, сколько генов он в себя вобрал.

– Что с тобой сталось? – сказал Леонид Борисович. – Это безумие – выпрыгивать из упряжки на финишной прямой.

– Может быть, я больше не хочу бежать в упряжке, – сказал он.

– Вот как, – сказал Леонид Борисович. – «Гордо реет буревестник…» Жаль. Я думал, что ты прагматик.

– Нам досталось тяжёлое наследство, – сказал Стальевич. – Огромная ленивая страна, где никто не хочет и не умеет работать. Разобраться, почему произошло этническое фиаско – занятие, безусловно, любопытное, но это дело учёных мужей. Мы же практики, нам бы на мине не подорваться. Я недавно прочитал, что самый яркий философ двадцатого века Витгенштейн отказался изучать Аристотеля. Сознательно. Он полагал, вопрос, насколько обосновано, что философия умерла, следовательно, у трупа ничему нельзя научиться.

– Не готов с вами согласиться, – сказал он. – Любой авангард строится, если внимательно посмотреть, на классических канонах. Например, Led Zeppelin или Deep Purple это средневековая католическая музыка, в новых ритмах, само собой. А русская панк-музыка – голимый деревенский хоровод.

– Я – не гуру, чтобы со мной соглашаться, – сказал Стальевич. – Тем более, верить мне. Ясно одно, с точки зрения общественной формации мы имеем ноль. Или нуль, если хотите. Общество предельно разбалансировано, хуже, чем советский «Запорожец». Предстоит каторжная работа по выстраиванию сословий, разделению интересов, формированию внятных ценностей, кнутом и пряником, как водится, постоянно предлагая сладкие морковки, чтобы прикрыть сгнившие помидоры. Без плана, во многом действуя исходя из складывающихся обстоятельств. Плана, увы, нет, и наивно полагать, что нам кто-нибудь его подарит. Работа на десятилетия, ни я, ни вы до первых впечатляющих результатов вряд ли доживём.

– Зачем? – спросил он.

– Затем, – сказал Стальевич. – Что для умного человека это более увлекательное занятие, чем просто спиздить денег и парить жопу на Мальдивских островах всю оставшуюся жизнь.

9

Примерно за год до миллениума Стальевич позвал его на рыбалку.

– Странно, – подумал он. – Стальевич терпеть не может отдыха на природе, не охотник, не рыбак. Тем более что зима.

– Старший сын бредит морской ловлей, – сказал Стальевич. – Марлины, баракуды, начитался Хемингуэя. Я ему обещал подарок после первой институтской сессии. Полетим на Тринидад, место тихое, вдали от туристических маршрутов. Возьми жену, для всех это семейная вылазка на пикничок. Нам же надо поговорить так, чтобы исключить даже ничтожную вероятность прослушивания.

– Мефодьич оказался мудрее, чем можно было предположить, – Стальевич разминает ногой тяжёлый как глина морской песок. Два мулата варят на костре похлебку из только что выловленного омара. – Он намерен уйти на пенсию.

– Когда? – спросил он.

– Официально объявят в канун нового тысячелетия, – Стальевич смотрит на растущие рядом пальму и сосну. – Интересно, как они здесь уживаются?

– Кто? – не понял он.

– Тропическая пальма и европейская сосна. Думаю, что его убедила дочь. Образ впавшего в маразм Брежнева крепко сидит в памяти.