Елизавета Дворецкая - След черного волка

Трава ухнула вниз; вихрь набросился и закружил, норовя сорвать обеих беглянок со спины Ветровея. Внизу рявкнул уже знакомый голос Волохата, русалки вновь с визгом кинулись по сторонам: могучий дух мог передавить их, будто комаров. Мимо неслись стволы берез, потом кроны, потом мелькнули тонкие верхние ветки – Ветровей взмыл выше леса стоячего.

И здесь, где кончалась власть лешего, Лютава вдруг ощутила удар по спине – по позвонкам промчалась волна жгучей боли, будто ее ударили пылающим поленом. Она кричала, сама того не сознавая и себя не слыша, а Ветровей несся вперед, по синим облакам, как по мосту через воздушную пропасть. Вниз ушел рев вихря, визг русалок, и все поглотил шум ветра в ушах. Жмурясь, Лютава как могла ниже склонилась к шее Ветровея, опасаясь, как бы ее не сдуло; цепляясь за гриву ледяными пальцами, она также сжимала Честобожу. Бешеная скачка и дикий ветер выдули из головы память о том, что же она держит, оставив лишь убеждение: ни в коем случае не выпустить.

Спина горела, но Лютава была жива, цела и понимала, что дешево отделалась. Она не смела открыть глаза, боясь того, что увидит. Они были уже слишком высоко: сквозь шум ветра прорывался гром, будто рычание медведя размером с полнеба; ее охватил ледяной холод, и мельком она вспомнила тепло небесного сада и уют золотого терема, где живет ее сестра, с тоской, будто по родному дому…

«Вниз! На землю!» – хотела приказать она Ветровею, но ветер не давал разомкнуть губ.

Но все же ветряной дух услышал ее приказ. Лютава ощутила, что снижается – скорее падает. И не сидя на конской спине, а просто так. Лишь в руках она по‑прежнему сжимала нечто довольно большое и увесистое, но не помнила, что это должно быть такое. Лишь одно помнила: не выпустить. Ни в коем случае…

Стиснув свою добычу, будто та могла спасти ее от падения, Лютава неслась сквозь холод, черноту ночи и свист растревоженных духов вниз, к земле… или вверх, к свету. Ведь Навь – она странная, про нее ничего нельзя сказать наверняка, а в переломные точки года она переворачивается еще раз, будто хочет заворожить и запутать саму себя.

* * *

С самых сумерек над лесом бушевала буря с грозой. Проливной дождь разогнал людей под крыши, погасил купальские костры. Парни и девки в промокших венках, бабы, набросившие на головы поневы, – все мчались назад к селищам, не наплясавшись и не допив праздничную медовуху. Боги и духи, отмечая свои свадьбы, слишком разгулялись и забыли про людей.

Лишь глухой ночью гроза откатила свои громыхающие колеса за небокрай, дождь унялся. Но снова зажигать костры никто не пошел: луг и лес были насквозь мокры, праздничная удаль поугасла. Сидели под крышами – кто куда успел добежать, – передавали по кругу спасенные корчаги с медовухой, рассказывали всякие байки, а если и пели, то песни протяжные.

– Рассказать вам, что ли, про моего пращура Радослава? – предложил Красовит Лютомеру и бойникам, набившимся в большой овин Щедроводья. – Он тоже вот так раз в Купальскую ночь пошел цвет Перун‑травы искать да и повстречал лешего…

– Погоди, без Лютавы не рассказывай, – остановил его Лютомер. – Вы же с ней состязаетесь, а ее нет.

– И правда: что за состязание без соперника? А где она? – Красовит огляделся, но среди девушек во влажных сорочках Лютавы не нашел.

Лютомер не ответил. Он знал, куда пошла его сестра, и тревожился за нее. Ему, мужчине, никак нельзя было последовать за ней: ему‑то не затеряться среди подруг‑русалок, не подобраться к невесте лешего. Он чувствовал борьбу стихий над лесом, однако не знал, чем все кончилось. Сестра исчезла из Яви – это он ощущал, но понимал также, что в такую ночь искать ее на тропах незримых можно слишком долго… так долго, что и не угадаешь, сколько лет здесь, в Яви, пройдет за время этого поиска.

Но на помощь сестра вроде бы не звала, куды‑помощники бабки Лесавы были при ней, и Лютомер терпеливо ждал, стараясь не показывать беспокойства.

– Уж не уволок ли ее жених какой? – проворчал Красовит, будто бы в шутку, но Лютомер понял, что тот и правда тревожится. – Придушу…

Но вот буря стихла. Бойники уже подремывали, но Красовит и Лютомер не спали до рассвета, слушая байки молодежи и думая оба об одном. Когда рассвело, Лютомер толкнул в бок заснувшего у его ног Славяту:

– Вставайте! Пошли сестру искать.

Бойники поднимались, и Красовит тоже встал.

– И я пойду, – ответил он на вопросительный взгляд Лютомера.

Лютомер не возражал: лишний человек не помешает, особенно когда не знаешь, где искать одну девушку в большом чужом лесу.

Или двух девушек?

– Погоди! – вполголоса обратился Красовит, придержав Лютомера у двери. – Мы того… искать ее… ты на лешего думаешь или на вятичей?

– Что? – Лютомер обернулся, изумленный.

– А то! Вятичи ее с сестрой летошный год умыкнули? Нынешний год приезжали опять сватать? Уехали ни с чем? А тут до их земель уже рукой подать. Ну как они неподалеку дожидались, а на Купалу вернулись да увезли ее опять?

Лютомер смотрел на него, пораженный тем, что эта возможность не пришла ему на ум. Даже похолодел: а что, если нагрянула беда, откуда не ждал?

Но потом помотал головой:

– Нет. Сестра нарочно от людей в лес ушла, и вятичам сперва пришлось бы ее там сыскать. А если Ярко мою волчицу ночью в грозу в чужом лесу поймал бы, то о нем надо песни слагать, как… как о самом Радомире Волкашиче!

И быстро пошел догонять бойников.

Заодно с Красовитом поднялась и его дружина, так что из Щедроводья выступил весьма внушительный отряд. Лютомер привел людей на опушку леса и послал прочесывать, рассыпавшись цепью. Буря погуляла знатно: везде валялись сброшенные ветром обломанные ветки, кое‑где даже целые стволы, еще в облаке свежей, не успевшей увянуть листвы. Тропинки почти скрылись под сорванными листьями.

Красовитов отрок Гостей нашел в ореховом кусте помятый венок. Все, кто был неподалеку, сбежались посмотреть, но как понять – чей? Может, Лютава потеряла, а может, с девичьих игрищ остался.

Искали, забираясь все глубже в лес. Давно позади остались лядины, прорезанные тропками. С трудом продираясь через густые заросли, а порой и через бурелом, отроки высматривали… сами не зная чего. Даже зоркие бойники, привыкшие искать в лесу след, не находили ни малейших признаков своей сестры…

И все‑таки нашел ее Красовит. Деревья вдруг расступились, впереди показалась неровная поляна, обрамленная обгорелыми корягами и головнями, покрытая незрелой, едва отцветшей рожью. Здесь, где лядины сменились настоящим лесом, какой‑то из близживущих родов выжег и засеял новую делянку.

И почти посередине делянки в глаза бросилось что‑то крупное, белое. Три‑четыре голоса разом охнули от неожиданности: показалось, это птица‑лебедь. И только Красовит сразу узнал этот худощавый стан и бросился бежать прямо по росткам.