А. Командор - Мое мертвое сердце

У Хранителя перехватило дыхание. Прежде он не задумывался о подобной трактовке. Но ведь в Завете не сказано прямо, будет это мужчина или женщина. Нужно проанализировать все заново, отталкиваясь от того, что известно точно.

Строчка "из мрака восстанет" не оставляет никаких сомнений: вернется из Безвременья.

"Война Высших" может означать только гражданскую войну, в которой один из Святейших встал на сторону мятежников. И это как раз то время, когда жила Ренеллия.

"Встанет на защиту людей", скорее всего, относится к изгнанию моруг. Они – злейшие и самые опасные враги человечества, и если бы удалось уничтожить их всех, перед людьми открылись бы невероятные перспективы: освоение новых земель, исследование Пустошей, жизнь без страха, в конце концов.

Если уничтожить моруг, "народ поднимется с колен и начнется новая эра". Только жрецы могут с ними справиться. Но какой невероятной силой должен обладать человек, чтобы справиться со всеми? Силой, подобной божьей.

Если Завет действительно – действительно! – о жрице Ренеллии, это значит, что он, простой Хранитель, стал свидетелем чего-то невероятно важного. События, которое изменит мир.

Она тот герой, которого он ждал. Может быть, даже жил ради этого. Справился ли он со своей задачей? "Направить" – довольно туманное понятие, которое можно истолковать по-разному. Это слово на древнеимперском обычно переводится как "указать направление", но имеет также и другие толкования: встретить, отвести, проводить.

Сердце Хранителя забилось чаще, глаза расширились от пришедшей на ум догадки, а все тело покрылось мурашками.

Проводить. Сопроводить.

Возможно ли это? Если в Завете имеется в виду именно это значение: сопроводить, то он – подумать только! – он на законном основании может, нет, должен покинуть Склеп, чтобы сопровождать воина на его пути. Что, если именно в этом заключается его главная задача?

Мысль захватила его целиком, сбилось дыхание, закружилась голова. Есть ли хоть малейший шанс, что все это правда, что он не подгоняет смысл под обстоятельства? Правда в том, что этого не узнать наверняка, пока не будет слишком поздно.

Это была самая длинная ночь в жизни Хранителя. Он лежал на узкой кровати, предназначенной для одного, и всматривался в письмена на стене в надежде, что ему откроется их истинный смысл. Вспоминал, как совсем недавно впервые увидел Тень, как сторожил ее сон в первую ночь. Ее холодную тонкую руку в своих ладонях. Тогда ему казалось, что она нуждается в его помощи, но на самом деле все это время именно он нуждался в ней. Вспоминал ее живой интерес ко всему происходящему, спокойное внимание, с которым она слушала бесконечные рассказы о мире. Ее заботливый и чуткий характер. На вторую же ночь Тень вызвалась спать на полу, чтобы не занимать единственную кровать. С тех пор они спали спина к спине, и Хранитель подолгу мог слушать ее мерное дыхание и тихий стук сердца. Он больше не был одинок.

Под утро уверенность в правильности принятого решения окрепла. Он закрыл все крышки саркофагов, поднимая в воздух клубы мерцающей призрачной пыли, которую больше не нужно собирать. Взял из библиотеки несколько карт, сложил их за пазуху и замер перед заветной дверью.

Одно из правил Склепа – никогда не покидать его. Другое правило – ежедневно собирать призрачную пыль. Сдвигать плиты. Ухаживать за Склепом. Сейчас он собирался нарушить все эти правила, обменять все то, чем жил многие годы, на вольную интерпретацию Завета. Руки дрожали, перехватило дыхание, а сердце, казалось, готово выскочить из груди от переполняющих его противоречивых чувств. Он ощущал себя предателем, не оправдавшим доверия богов. Он ощущал себя героем легенды, которому предстоит совершить нечто значимое. Жизнь перевернулась на глазах, она уже не будет прежней.

Может, это и есть его судьба, его предназначение? Ответ будет ждать в конце пути, за этой дверью. Предатель или герой.

Пусть даже он выдает желаемое за действительное, подгоняет смысл слов под ситуацию, но пойти за Тенью – искреннее желание, и ради него он готов был рискнуть.

На ночь мы расположились на окруженной соснами поляне недалеко от дороги. Из чащи доносилось тихое журчание ручья, прохладный ночной ветер теребил верхушки деревьев, где-то совсем рядом ухала сова. Пока Тол разводил огонь, младший сын рыскал по округе в поисках сухих веток, а старший спустился к ручью напоить лошадь и набрать воды. Меня никто не просил о помощи, но сидеть без дела показалось невежливым, поэтому я тоже принялась собирать палки для костра. Когда гора дров достаточно выросла и Тол удовлетворенно кивнул, я наскоро умылась в ручье, стерла дорожную пыль и расчесала пятерней волосы. Очень хотелось узнать, как же я все-таки выгляжу, но пытаться разглядеть свое отражение в воде вечером было бесполезным занятием.

Нив хлопотала у огня, тихо напевая себе под нос какую-то мелодию, младшие дети с громким смехом бегали вокруг. Тол растянулся на земле, выпрямив затекшие после целого дня пути ноги. Он набил трубку какой-то смесью из крохотного холщевого мешочки и сделал длинную затяжку. Белый дым устремился к небу вместе с жаром от костра и паром из котелка. Было в этом что-то умиротворяющее.

Языки пламени отбрасывали оранжевые блики на ближайшие деревья, освещали маленький клочок земли и лица людей, собравшихся вокруг. Тепло и мерное потрескивание веток, а также накопленная за день усталость сделали свое дело. Я задремала, привалившись спиной к шершавому стволу. Прошло совсем немного времени, как чье-то прикосновение вывело меня из сладкой дремы. Нив протянула мне миску.

– Ты, наверно, давно ничего не ела. Вот, возьми. Невесть что, но чем богаты.

Слипающимися после сна глазами я обвела семейство, поглядела на дымящуюся миску и на худую женщину, стоящую передо мной.

– Не стоит. Я не голодна.

– Глупости! Всем нужна пища, и пока она у нас есть, я не позволю тебе голодать, так что хватит скромничать и бери миску.

Есть мне не хотелось (ведь я была не то чтобы совсем жива), но и расстраивать заботливую Нив тоже не хотелось. Я обхватила горячую миску ладонями, и Нив удовлетворенно кивнула, после чего зачерпнула из котла порцию для себя. Семейство молча и довольно быстро управилось с ужином, не забывая при этом посматривать в мою сторону, будто каждый из них, а не только мать, хотел убедиться, что я сыта. Я из вежливости проглотила пару ложек водянистой каши, пресной и склизской, и перебралась поближе к огню. Ианс голодными глазами уставился на мою почти нетронутую кашу. Видно было, что мальчик давно не ел вдоволь, как, впрочем, и остальные. Я протянула ему свою миску.

– Будешь?