А. Командор - Мое мертвое сердце

Этаж покрывали скопления мерцающей призрачной пыли. Как обычно, кучи покрупнее собрались около саркофагов, но только около четырех. Пятый же, с черепом жрицы, мерцание обошло стороной.

Я ждала этого и одновременно боялась. Душу раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, появилась какая-то ясность, ответ на один из тысячи вопросов, который давно не давал мне покоя. Но с другой стороны, я не желала принимать этот ответ, не хотела и не могла до конца поверить. Я застыла около саркофага, заново изучая его содержимое. Медленно обернулась к Хранителю.

– Пыли нет. Это значит, что она не приходила ночью? – Мое лицо превратилось в маску, а голос потерял всякое выражение.

Хранитель молчал.

– Костей тоже нет.

Хранитель молчал, его взгляд стал умоляющим и таким печальным. Он не желал слышать того, что я собиралась сказать.

– Она это я, да?

Опять молчание. Последние сомнения развеялись. Правда была похожа на ведро ледяной воды, вылитое на голову. Я ненадолго прикрыла глаза.

– Значит, я все же мертва.

На последнем слове мой голос дрогнул, маска дала трещину под напором бушевавших внутри чувств. Мертвая. Я не хотела быть мертвой. Я не понимала, почему я живу. По чьей прихоти, благодаря чему или ради чего.

– Ты знал это с самого начала.

Хранитель молчал. На его лице, всегда таком безмятежном, отражались боль и тоска, вина и обреченность. Он опустил глаза к полу, и я ощутила новый болезненный укол.

– Ты знал, но ничего не сказал мне.

– Я не мог, – тихо сорвалось с его губ. Он вскинул голову, чтобы поймать мой взгляд. – Ты была напугана. Ты попала в новое место без каких-либо воспоминаний. Тебе нужно было дать время…

Теперь молчала я, укоризненно и холодно.

– Я не знал наверняка, не был уверен. Впервые за многие сотни лет в башне произошло что-то необыкновенное. Впервые я был не один. Я хотел… побыть с тобой немного, хоть ненадолго ощутить себя… живым.

Его многовековое одиночество, его обреченность давили на меня, вызывая в душе отклики. Хотелось разделить его грусть, снова увидеть его смущенную улыбку вместо выражения человека, у которого отнимают последнюю надежду. Но все же…

– Я имела право знать.

– И что бы это изменило? Узнай ты немного раньше или немного позже, это ничего не меняет.

– Мое доверие к тебе.

Глаза Хранителя расширились от ужаса и безнадежности. Я знала, что мои слова причинили ему боль, и я бы очень хотела избежать этого. Но они были правдой.

– Я появилась в Склепе без каких-либо представлений о нем или о себе. И первое, что я услышала, оказалось ложью. Я поверила всему, что ты говорил. Но чему теперь мне верить?

Хранитель снова опустил глаза к полу и прошептал:

– Прости.

Это прозвучало искренне и с такой болью, что зародившаяся было обида бесследно исчезла. Да, я понимала, почему он сразу не сказал мне всей правды. Глупо и нечестно было бы злиться на человека лишь за то, что он устал от одиночества.

Несколько минут мы молча стояли друг против друга, и мое сердце тоскливо сжималось, пока я собирала силы, чтобы произнести следующую фразу.

– Мне нужно уйти.

Хранитель вскинул на меня умоляющий взгляд, который было слишком тяжело вынести.

– Я верю, что не просто так появилась здесь. Вернулась из Безвременья. Я должна что-то совершить в мире живых, может быть, закончить то, что не успела закончить при жизни. Поэтому мне нужно уйти.

– Останься, – тихо проговорил Хранитель, глядя на меня бездонными серыми глазами, до краев наполненными грустью. – Пожалуйста. Хоть ненадолго.

– Это твой мир, твоя судьба. Не моя.

– Я знал, что когда-нибудь это произойдет. Ты захочешь покинуть Склеп. Но надеялся… В прочем, это было глупо.

Глядя под ноги, он развернулся и начал спускаться вниз, я пошла следом. Больше всего в этот момент мне хотелось, чтобы я никогда не узнавала про жрицу, про пыль или про существование мира живых. Какая-то часть меня действительно хотела остаться, но это было невозможно. Я просто не смогла бы жить здесь, зная, что снаружи меня ждет целый новый мир, яркий и загадочный. Моя судьба. Ответы.

Хранитель спустился до самой нижней площадки и остановился перед одной из дверей. Немного помедлив, он провернул ключ в замочной скважине и отошел на пару шагов, освобождая для меня место. Я подошла ближе и протянула руку к двери. Рука дрожала от волнения и от предвкушения, но печаль по-прежнему тяжелым грузом лежала на душе. Я обернулась к Хранителю, чтобы сказать что-нибудь на прощание, но слова комом застряли в горле.

– Когда ты выйдешь отсюда, обратной дороги уже не будет, – сказал он.

– Знаю.

– И тебя никак нельзя уговорить остаться?

Я покачала головой, а рука нервно сжала край платья. Никакие слова не смогли бы сейчас выразить все то, что мне хотелось сказать Хранителю.

– Да, ты права. Это не твоя судьба, а моя. И если богами уготовано для меня провести свои дни в одиночестве, я покорюсь их воле, – Хранитель печально улыбнулся и добавил, немного помедлив: – Но эти несколько дней я был по-настоящему счастлив.

Если бы я что-то ответила в этот момент, голос подвел бы меня, поэтому я молча подошла к нему и взяла его лицо в свои руки. Привстала на цыпочки и легонько дотронулась губами до лба. После этого развернулась и, не медля больше ни мгновения, открыла дверь.

Серость. Как туман или дым, она клубилась вокруг меня, окутывала меня, и не было ничего, кроме этой серости. Один шаг вперед, другой. Ни впереди, ни позади не было абсолютно ничего, только плотное серое облако. На миг меня охватила паника. Промелькнула мысль: что, если я не смогу выбраться отсюда, навсегда останусь посреди серого ничего, на границе миров, не живая и не мертвая?

Третий шаг, неуверенный. И вдруг со всей внезапностью на меня обрушился свет, такой яркий, слепящий, что мне пришлось зажмуриться. Ноги ослабли, и я рухнула на колени, не в силах справиться с накатившими ощущениями. Разом заработали все органы чувств, и мне понадобилось много времени, чтобы прийти в себя и разобраться, что же со мной происходит.

В нос ударили запахи: травы, земли и полевых цветов. Сквозь слезящиеся от непривычно яркого света глаза я смогла различить свои руки, упирающиеся в мягкую зелень. Еще были звуки: щебетание птиц и шуршание ветра, стрекот кузнечиков, жужжание пчелы. Я стояла на коленях, сжимая пальцами нагретые солнцем травинки, и дышала. Набирала полную грудь сладкого и терпкого пьянящего воздуха, будто хотела насытиться им. Кружилась голова – от света, цветов и запахов, а звуки казались оглушающими после абсолютной тишины Склепа.

Несколько минут – или, может, целую вечность – я стояла на коленях, уставившись в землю, пока глаза привыкали к новому освещению. Восторг затмил и вытеснил тоску, и теперь все, что занимало мои мысли, это новые впечатления, к которым только предстоит привыкнуть.