Ника Остожева - Память души

– Дорога каждая минута, поэтому приступим прямо сейчас к проверке крови на наличие инфекций. Это не займет много времени. А после сразу же начнем переливание, – сказал врач-реаниматолог, подготавливая приборы к проведению процедуры.

Игла неумолимо приближалась к вене. Мне едва удалось побороть желание отдернуть руку, как в детстве, и хоть еще на один миг остаться в безопасности. Пугала не боль, ее я легко могла стерпеть, а жуткая противоестественность процесса. Металл внутри – инородное тело, разрывающее плоть…

Однажды мне приснилось, что меня убили. Закололи копьем. Я сидела на земле, а человек с оружием в руках стоял надо мной, с яростью глядя сверху вниз. Мне хотелось подняться на ноги и бежать изо всех сил куда угодно, лишь бы спастись. Стремление выжить – сильнейшее из чувств. Оно обостряется в момент опасности, оттесняя на задний план все прочее. Мы считаем себя мудрыми, нам кажется, что инстинкты – это нечто низменное и презренное, присущее лишь животным, но это не так. Если мы видим реальную угрозу своей жизни, на место разума незамедлительно приходит страх смерти, он завладевает сознанием и полностью поглощает мысли. Тогда в игру вступает инстинкт – дикий и первобытный – благодаря которому человек до сих пор господствует на планете Земля – инстинкт выживания.

Но бежать было некуда – вокруг меня простирались бескрайние песчаные дюны, переходящие в горизонт. Глядя на острие копья, я думала о том, что будет дальше. Будет ли мне больно? Как быстро я умру? Как долго буду страдать, прежде чем рассудок угаснет? Может ли усилие воли не позволить мозгу отключиться? Возможно ли спасти жизнь диким, остервенелым желанием жить? Потеря сознания – как сон, а что, если просто не дать себе уснуть?

Я не ощутила боли. И не смогла удержать жизнь. Казалось, что я погружаюсь в дрему. Сначала пыталась противиться этому, но не вышло. Душа успокаивалась, приходило умиротворение, чувства постепенно теряли остроту. Я засыпала, в последний раз вдыхая горячий воздух с металлическим запахом крови, и одновременно просыпалась – в своей постели. В своей жизни. В своем мире.

Этот сон оставил неизгладимый след в душе. Переживания, чувства – все было реально. Постепенное отключение сознания и холод металла под кожей…

– Расслабьтесь, отдыхайте, это ненадолго, – сообщил врач, выходя их палаты после проведения экспресс-анализа. – Кровь в норме, аппарат для переливания подключен, процесс пошел.

Едва касаясь, я провела кончиками пальцев по запястью мужчины, лежавшего на соседней больничной койке. Сердце вновь наполнилось необъяснимыми чувствами. Пульс ускорился, в ушах зазвенели тысячи колокольчиков, и все перед глазами расплылось, окутанное туманом. Неумолимое желание заснуть одержало верх. Я отключалась от этого мира, словно теряя связь с неустойчивым сигналом. Веки невольно опустились, с каждой секундой сознание покидало меня, испарялось сквозь кожу, оставляя тело лежать на жесткой, неуютной поверхности.

Впереди зияла бесконечность, залитая черной краской с беспорядочно разбросанными в этом хаосе яркими вспышками. «Светлячки или космос?» – пронеслось в голове. Сквозь эту тьму я разглядела сначала лишь смутный силуэт, но вскоре ясные очертания – рука, протянутая ко мне. Серебряное старинное кольцо на большом пальце. Окрыленная эйфорией, я безуспешно стремилась навстречу, но мираж оставался недосягаем. Спустя пару секунд я рухнула в омут, полный сладких иллюзий, как маленькая девочка в кроличью нору.

…Мне уже пора просыпаться и идти в школу, но так не хочется открывать глаза. Пытаюсь продлить сон хоть на секунду. Кто-то мягко присаживается на край кровати, и я слышу тихий, полный нежности голос дедушки: «Милая, просыпайся, а то снова опоздаешь». Он кладет руку на мое худое плечико и слегка сжимает его. Я нехотя поворачиваюсь на спину, и в утренних лучах, бьющих в окно, вижу морщинистое лицо, добрую улыбку, любовь в его умудренных опытом карих глазах. Беру его за руку и снова смыкаю веки. Зимнее солнце слепит с неистовой силой. Оно не способно согреть, и компенсирует это упущение своей яркостью.

Нащупываю холодное кольцо. Надо будет спросить дедушку, почему он носит его именно на большом пальце?! Кажется, я снова погружаюсь в сон. «Просыпайся», – слышится сквозь полудрему откуда-то из параллельного мира. — «Открой глаза!»

Постепенно я возвращалась к жизни, выныривая из глубин подсознания. «Где я? Что происходит?» – вопросы роились в голове, приумножаясь в геометрической прогрессии. Резко поднявшись, я взглянула на часы, что висели на стене напротив. Казалось, я проспала целую вечность, однако прошло лишь несколько минут. Ноющая боль в руке окончательно вернула меня в реальность, события выстроились в хронологическую цепочку, как спираль ДНК.

Образы из сновидения еще стояли перед глазами. Увы, мое общение с обоими дедушками было донельзя скудным, но одно я знала наверняка – никто из них не носил злополучного кольца.

Дедушку по линии папы я почти не помнила. Из-за болезни он редко вставал с кровати. А я была стеснительным ребенком. И когда он спрашивал меня о чем-то, громко, оттого что в свои почтенные годы имел проблемы со слухом, голос подводил меня, и я пулей вылетала из комнаты.

Дедушка же по материнской линии, напротив, прекрасно слышал и был полон сил. Он мастерски разбирался в авиатехнике, занимал руководящий пост в компании, знал все о политической ситуации в мире, при этом с легкостью мог отличить гриб Paxillus rubicundulus от Paxillus obscurisporus. Но в свои лесные походы никогда меня не брал. Мне очень хотелось, но навязываться в попутчики я стеснялась.

Мне было восемь лет, когда его не стало. Мама, немного придя в себя от шокирующего известия, подошла сообщить о произошедшем, но я уже знала, что она хочет мне сказать. Я смотрела в свою школьную тетрадь и еле сдерживалась от желания… улыбнуться. Смерть не казалась мне чем-то ужасным.

Говорят, дети, только пришедшие в наш мир, еще способны смутно помнить и интуитивно осознавать суть бытия – то, как устроен цикл жизни и смерти, откуда мы пришли и куда уйдем. Возможно, тогда, сидя за письменным столом, я знала то, чего не понимала мама, убитая горем, и папа, безуспешно пытавшийся унять ее боль.

Казалось, что и теперь завеса священной тайны приоткрыла предо мной свои двери, но я не была до конца уверена, что готова принять то, что ждет меня по ту сторону. Страх переступить грань, на которой происходит слияние обыденного с невообразимым, перевешивал желание познать истину. В некоторых обстоятельствах благое неведение оказывается куда более привлекательным, нежели горькая правда и сладкая ложь, вместе взятые.