Ника Остожева - Память души

Часы показывали полночь, но за окном было недостаточно темно для этого времени суток. Под гнетом навалившегося стресса я не заметила этой аномалии раньше. Последствия магнитной бури давали о себе знать. Я подошла к окну и увидела невероятное – это было не что иное, как настоящее полярное сияние. Оно походило на лазерное шоу, устроенное с применением новейших технологических разработок. Краски вспыхивали в небе, меняя оттенки и формы узоров. Зрелище было завораживающим и одновременно пугающим своей противоестественностью в здешних широтах. Люди высыпали на улицы, в немом восхищении возведя глаза к небу, другие застыли возле окон. Массовый ступор остановил привычное течение жизни.

Все же оторвавшись от диковинной картины, я легла в постель. С головой укрылась одеялом, словно ища спасения от абсурдности происходящего. Тут же в темноте закружились обрывочные образы сегодняшнего дня: зеленые глаза говорящего о том, что за смертью следует жизнь, песочный цвет стен больничной палаты, на фоне которых бежит струйка крови из моего тела в тело человека, увиденного впервые, но будто знакомого целую вечность, кольцо на большом пальце его правой руки. В комнате было тепло, но я то и дело вздрагивала от холода. Он исходил, казалось, откуда-то изнутри.

Сон поглотил меня почти мгновенно.

Весенний дождь смывает с улиц последние свидетельства уступившей свои права зимы. Он так близко, что я отчетливо ощущаю аромат одеколона, вижу почти незаметные морщинки в уголках карих глаз, обрамленных густыми ресницами. Он берется за полы моего черного вельветового жакета, улыбается на левую сторону и спустя несколько мгновений произносит одно лишь слово – «холодно». Он медленно застегивает на мне пуговицу за пуговицей, руки замирают чуть выше сердца, которое готово выпрыгнуть наружу. Я опускаю взгляд на его пальцы, мокрые от капель дождя, что нещадно хлещет нас своими розгами. Теперь мне видна гравировка, сделанная мелким шрифтом на серебряном кольце – это некая надпись, очень замысловатая, я пытаюсь рассмотреть ее получше, но вдруг, словно бы очнувшись от кошмара, делаю глубокий вдох, устремив взгляд в небо. Тьма поглощает свет…

«Холодно», – слышится тихий голос. Я совсем маленькая в своем тулупе из оленьего меха, и дедушке приходится присесть на корточки, чтобы помочь поплотней затянуть пояс. Я скольжу взглядом по его доброму морщинистому лицу вниз, к грубым рукам рабочего человека. Рисунок на тусклом затертом кольце мне совсем непонятен, возможно, это даже надпись, но я еще не умею читать. Провожу своим детским пальчиком по холодному серебру и вновь будто падаю в бездну. Тьма поглощает свет…

Я стою возле школьной аспидной доски, исписанной длинными формулами, которые описывают законы гравитационного взаимодействия. «Холодно», – ласково обращается ко мне учитель физики. Он подходит и заботливо застегивает самую верхнюю пуговку на моем стеганом жакете, которую я обычно оставляю раскрытой. Сквозь очки с толстыми линзами, преломляясь и создавая эффект радуги, исходит свет его карих глаз. Словно паутиной, они окутаны уже вполне заметными морщинками. Опускаю взгляд на его ладони, которые от постоянного контакта с мелом приобрели несмываемый белесый оттенок. Кажется, это санскрит, мелькает в голове, когда я разглядываю гравировку на кольце. Тьма поглощает свет…

Я сижу на тонкой ветке дерева — непонятно, как она не обламывается подо мной. Откусываю кусок от зеленого, незрелого яблока. В нос бьет аромат лета. Волосы развеваются на ветру и прилипают к влажным от кислого сока губам. Я смеюсь и смотрю на брата, который, вытянув руку за большим и уже слегка покрасневшим плодом, старается не упасть. Попытка ему удается, он доволен и горд. «Холодно», – в его голосе сквозят нотки разочарования. Он придвигается ко мне и застегивает маленький, едва заметный крючочек на льняной накидке, не понимая, что эта деталь женского гардероба служит скорей для красоты, нежели для утепления. Он совсем юный. Вроде еще ребенок, но в детских чертах лица уже проступает мужественность. Голос тоже начинает меняться. Мальчишеский фальцет уступает дорогу бархатистому баритону. Я разглядываю странные закорючки на кольце, что висит на цепочке вместе с крестом на его шее. Он день за днем примеряет его на большой палец правой руки в надежде, что взросление сделает свое дело и размер наконец окажется в пору. Яркая вспышка, внезапно окутавшая пространство, ослепляет, и я оказываюсь в полной мгле. Тьма поглощает свет…

Меня окружает тишина, нарушаемая лишь частым дыханием человека, находящегося рядом. Постепенно глаза привыкают к слабому освещению. Мы сидим на земляном полу в подвале. Я почти ничего не различаю в темноте, разве что его пылкий взгляд, который словно совершает акт любви с моим телом. Чувствую тепло его дыхания на своем лице, в животе появляется странное ощущение, похожее на щекотание крыльев тысячи бабочек. «Холодно», – шепчет он едва слышно, и запахивает шелковый платок на моей груди. Я целую его ладонь, взгляд фокусируется на кольце с гравировкой. Беззвучно произношу какое-то слово, скользя губами по его коже, мокрой от слез, что капают из моих глаз. Тьма поглощает свет…

Я проснулась, лежа на холодном паркете спальни, уже озаренной ярким полуденным солнцем. Голова раскалывалась с неистовой силой, словно накануне я получила сотрясение мозга.

Из зеркала на меня смотрело чужое лицо: уставшее, осунувшееся. Глаза украшали два припухших синеватых пятна, а неокрашенные корни волос, как я и ожидала, тронула седина. Не лучшая новость в 27 лет.

Умывшись и выпив залпом стакан воды с лимонным соком, я включила ноутбук и приступила к поискам. Все время с момента пробуждения я прокручивала в голове нечто, невнятно произнесенное мной во сне. К сожалению, сложить из этих обрывков слово мне не удавалось. Первой буквой точно была «П» – я отчетливо помнила ощущение вырывающегося из легких воздуха, что разжимает сомкнутые уста. В середине – сочетание «ДЖ». Оканчивалось оно гласной – скорее всего «А» или «О». Слово было длинным, не известным мне ранее.

«Санскрит», – осенило меня. Стоя у обветшалой школьной доски, я думала о санскрите.

Солнце уже начало свой путь за неровный горизонт мегаполиса, когда наконец я добралась до сути:

• «Пуна» – опять, снова;

• «Джанма» – рождение.

«Пунарджанма», согласно трактату Нигханту, переводится как перерождение, переход души в новую телесную оболочку после смерти человека. В обозначении на санскрите я тут же узнала загадочную надпись, которую видела во сне.

«За смертью – рождение», – запульсировали в ушах слова незнакомца, встреченного накануне в баре. Я впервые так отчетливо услышала их.