Татьяна Супельняк - Вуду по-берендейски

Моя переполненная невероятными сведениями голова взмолилась о передышке, а потому наводящих вопросов не последовало. С трудом подобрав челюсть, которая, судя по сведенным судорогой мышцам, устала висеть над грудью, я во все глаза смотрела на брата, нежданно-негаданно оказавшегося сыном настоящей лесной колдуньи. Зато Иван в отличие от меня пребывал в самом радужном настроении:

– Закрой рот, Аленка: не отбирай пропитание у местных квакушек, а то скоро вся окрестная мошкара станет твоей законной добычей. – Он с видимым облегчением рассмеялся: – Как же хорошо, что ты теперь в курсе происходящего. Вот рассказал все без утайки и будто тяжеленный камень с души сбросил.

Я выплюнула парочку особо шустрых комаров и тяжело вздохнула, справедливо полагая, что братец не открыл-таки всей правды до конца. Мне же хотелось знать все наверняка и немедленно, а раз так, спутникам придется смириться с моим неиссякаемым любопытством – других вариантов у них просто нет.

Первым делом меня интересовала способность творить чудеса. Друзья подтвердили, что та действительно передается по наследству, и моя мама (подумать только, meine liebe mutter!) – не исключение. Я недоверчиво передернула плечами:

– Да бросьте, уж я бы заметила!

– А ты подумай хорошенько, вспомни! – вкрадчиво посоветовал кот.

В голове послушно всплыли эпизоды, когда-то поразившие детское воображение, но со временем задвинутые реальностью на задворки памяти.

…Мама замешивает тесто и разговаривает с ним – о чем-то спрашивает и хохочет, будто ее рассмешил ответ. А я, маленькая пятилетняя девчушка с большим красным бантом в косе, сижу рядом и внимательно наблюдаю, как мягкий белый комок пузырится и шипит, словно вправду ведет диалог с хозяйкой…

…Персонажи волшебной сказки с хорошим концом, рассказанной мамой на ночь, оживают, как актеры на сцене театра, становясь яркими, объемными и живут своей неповторимой жизнью. По мере развития сюжета мы с Иваном замираем и прижимаемся друг к другу в самые напряженные моменты, потрясаем кулачками, подбадривая добрых героев, и грозим злым – неминуемым возмездием…

…Я, восторженная первоклашка, вернувшаяся домой с экскурсии по Старому Парку с охапкой разноцветных кленовых листьев, чтобы порадовать маму, забираюсь на табурет и, поднявшись на цыпочки, дотягиваюсь до верхней полки с большой хрустальной вазой. Маленьким ручкам трудно удержать тяжелый сосуд, и он летит на пол. Я зажмуриваюсь, с ужасом ожидая, что сейчас услышу грохот и звон, в стороны разлетятся осколки. Табуретка подо мной опасно кренится, я теряю равновесие и… в замедленном темпе, плавно, как легкий кленовый листок, опускаюсь на устилающий пол ковер. Осторожно открываю сначала один глаз, потом другой и понимаю, что ничего страшного не произошло: ваза с листьями стоит на положенном месте, а я даже не ушиблась. Надо мной склоняется встревоженная мама:

– Как ты себя чувствуешь, Аленушка?..

Вот это да: моя собственная мать – чародейка, а я прихожусь племянницей самой Жрице Огня! Означает ли это, что и у меня тоже есть определенные… м-м-м… наклонности?

– И я так сумею? – Спрашивая, я так волновалась, будто от ответа зависела вся моя дальнейшая жизнь.

– Должна! – со знанием дела подтвердил Соломон. – Про вас, кудесников, ничего сказать нельзя определенно: одни с самых пеленок волхвуют, другие начинают только по достижении зрелого возраста. Иногда таким, как ты, нужно попасть в критическую ситуацию, получить толчок извне.

Как ни странно, такая неопределенность меня вполне устроила. Человеку свойственно стремление отодвинуть неизбежное (например, визит к зубному врачу) хотя бы на какое-то время, а лучше всего – на неопределенный срок: ведь разговоры – одно, а конкретное дело – совершенно другое.

– Давайте поторопимся, ночь не за горами, пора подумать о привале, – предложил Соломон.

Иван пустил коня вскачь. И хотя мое любопытство все еще не было удовлетворено, пришлось умолкнуть и догнать брата.

* * *

Редколесье сменилось лугом с ромашками и васильками. Стоило спрыгнуть с лошади, как руки сами потянулись к любимым полевым цветам.

– Ты, дитятко, никак собралась сплести веночек? – насмешливый голос Ивана вернул меня к реальности. – Сходи-ка лучше в кустики, а потом отправляйся за хворостом – пора подкрепиться, а ужин, сама понимаешь, за пять минут не приготовишь!

В голосе брата, которого я знала едва ли не с пеленок и снисходительно считала неисправимым романтиком и «ботаником», в который раз прозвучали непривычные металлические нотки привыкшего отдавать приказы и не терпящего возражений человека. Но я так устала удивляться, что, махнув на все рукой, направилась к ближайшим ко мне молоденьким деревцам.

– Далеко не заходи, собирай ветки по окраинам! – донеслось до меня.

– Советчик-антисоветчик! – буркнула я и из чистой вредности углубилась в лес. Вернее, попыталась, потому что через несколько шагов застряла, как муха в паутине – в буквальном смысле слова.

В прощальных лучах заката между двух березовых стволов сверкали гигантские кружева: каждая нить была толщиной с рыболовную леску, не уступая ей в прочности, и липкой. Все мои попытки освободиться ни к чему не привели. Чем больше усилий я прикладывала, тем глубже увязала и от испуга совсем потеряла голову: какого же размера должен быть паучок, соткавший сей шедевр, и что ждет бедную ни в чем не повинную «мушку», когда он придет проверить расставленные сети? Я забилась в путах и завизжала так, что с берез посыпались листья.

– Замри! – Грозный окрик прибежавшего Ивана немного отрезвил меня и заставил собраться. – Эх, как же тебя угораздило-то?

– Молча, – огрызнулась я. – Освободи меня скорей!

– Быстро не получится. – Брат ходил вокруг меня, внимательно рассматривая блестящие в закатных лучах солнца полупрозрачные нити, но дотрагиваться остерегался. – Эту паутину не всякий меч возьмет – крепкая, зараза!

– Так мне здесь теперь до скончания века торчать, что ли? – заныла я. По спине поползли мурашки, предвестники начинающейся паники, и я вновь дернулась.

– Просил же, не шевелись! – В голосе брата почудилась тревога.

Я проследила за его взглядом и оцепенела от ужаса: сверху, переваливаясь на многочисленных кривых и тонких мохнатых ножках, медленно спускалось омерзительное существо – громадный паучище, превосходящий размером нашего, далеко не маленького, кота. Из брюха, как слюна из пасти, сочилась белая жидкость. Она затвердевала прямо на глазах и превращалась в ту самую полупрозрачную, липкую и прочную нить, в которой намертво застряла я. Даже приблизившись к беспомощной жертве почти вплотную, чудовище продолжало прясть паутину. Четыре пары зеленых близко посаженных глаз-бусинок плотоядно поблескивали.