Роман Папсуев - Битва за Лукоморье. Книга 2

– Богатства-то какие, – не выдержал Новик.

– Да уж, сколько по морям ходил, такого не видал, – согласился Полуд.

– Ой вы гости дорогие! – вдруг раздался голос, эхом покатившийся под высокими сводами. Садко завертел головой из стороны в сторону, но понять, кто и откуда говорит, не смог. – Вы скажите, кто такие? С каким ветром подружились? Накормить ли вас, приветить? И какие вести в свете?..

Речь была русской, а голос – напевным и бархатистым, радушным, обстоятельным. Слова звучали твердо и уверенно, становилось от них тепло и хорошо, в родной дом явился или к другу, с которым много лет не видались. Будто жаркий огонь в душе разгорался, словно ты долго ходил по морям, скитался и нигде пристанища не знал и наконец причалил к желанному берегу. А тут и обладатель чудного голоса появился, вышел из-за фонтана и улыбнулся, сложив ладони на большом круглом животе.

Был хозяин дворца – вне всяких сомнений, именно он, уж больно по-боярски держался! – высоким пухляком с легкой сединой в иссиня-черной бороде. Толстяком такого не назвать – роста немалого, плечи широкие, ладони большие, пальцы крепкие, а лицо – улыбающееся и щекастое, но при этом узкое. Если когда-то этот человек и знал, что такое труд, то последние годы явно проводил время на мягких подушках, наслаждаясь праздностью, – оброс жирком и раздобрел. Носил он расшитый золотом красный кафтан с длинными полами на восточный манер, шелковые штаны, сафьяновые сапожки и множество украшений. Разноцветные побрякушки болтались и на браслетах, и на дорогом наборном поясе, но больше всего в глаза бросался драгоценный оберег на шее – серебристый месяц с широко раскрытым ртом и крупным самоцветным глазом. Говорил пухляк по-русски чисто, но в говоре нет-нет да проскакивали непривычные звуки.

Садко неспешно стянул с головы шапку, прижал ее к груди, учтиво поклонился:

– Спасибо тебе за встречу, хозяин радушный! Не гневайся, что сразу весточку не прислали тебе, как причалили… Впервые мы на этих берегах, порядков местных не знаем, имени твоего не ведаем. Лично решили почтение выказать, о себе объявить.

– Товитом меня люди зовут, и ты зови, – улыбнулся хозяин, его большие, близко посаженные глаза смотрели ласково. – Не знал я отца своего, а потому и по батюшке меня величать не надо. Владелец я острова этого. А тебя как звать, мореход?

– Садко Новеградский. Еще моряки со мною… – про вояк решил молчать пока, хотя, без сомнения, оружие пухляк уже приметил, – …из тех, что решились на берег с корабля сойти.

Товит еще шире заулыбался, а его взгляд на мгновение задержался сначала на Руфе, потом на Нуме, однако никакого удивления при виде диволюдов он не выказал, лишь полюбопытствовал:

– Не пообтесал ли бока корабль твой, пока к острову подбирался? Как над отмелями да прибоем злым проскочил?

– Птицей, – усмехнулся Садко. – Птицей перелетел. На гребне волны прошли, на удачу да ловкость кормчего понадеялись.

– Выходит, легонек корабль твой да мал?

Новеградец ответил, не моргнув глазом:

– Верно, хозяин. Матросов три дюжины всего, рук не хватает, в торговом порту двое сбежали, лучшей жизни искать. Ну да что сетовать, попутный-то ветер нам даровал путь к тебе, а о них и не знаю ничего.

Говорить странному незнакомцу всю правду Садко не собирался, а его люди хорошо знали – если капитан вдруг начинает лукавить, нужно поддакивать и кивать, ни в коем случае не возражать!

– Ветер, говоришь? – Товит чуть склонил набок голову. Кажется, взвешивал каждое слово собеседника и в сторону щелчком отбрасывал. Мол, легковесное все слишком, недостает правды.

Но Садко умел врать. И считал, что раз уж начал, на полдороге останавливаться и бессмысленно, и опасно.

– Да не ветер, ураган настоящий! Подхватил корабль наш да в туман повел, на скалы. Испугались мы. С жизнью уже распрощались. Ты уж не обессудь, Товит-хозяин, что глазеем по сторонам с открытыми ртами… помирать ведь собирались. А тут чудо такое! На картах-то острова твоего нет, а туман миновали… глянь! А вот же он!

– И в самом деле, чу-удо! – протянул хозяин дворца.

Садко широко улыбнулся, настороженно прислушиваясь к своему внезапно проснувшемуся чутью. Билась в висок, жужжала, беспокоила мысль какая-то, металась, словно комар надоедливый. Чудилось что-то знакомое в голосе хозяина, похожее на волшебство, что таилось в песнях самого капитана. Как там говорят? Слово не стрела, а сердце сквозит. Им и поработить, и убить, и вдохновить, и надеждой одарить можно. Тряхнул головой Садко, попытался поймать шальную мысль за хвост, но тут хозяин чудесного дворца снова заговорил – быстро, будто заученные слова произносил, – и сомнения вмиг развеялись:

– Ну, чтоб на чудеса глазеть приятнее было, надобно вам подкрепиться. Хлеб-соль поделим по-братски!

Прошагал к светлой арке, пальцем поманил – идите, мол, следом, и повел гостей широкой галереей. По левую руку, на стене, отделанной плитами из белого и розового камня, вырезаны были сцены охоты на диковинных тварей. Одни походили на южных птиц и зверей, которых видала уже команда «Сокола» в путешествиях. Иные же и вовсе чудно́ выглядели: кошки с гигантскими гривами и скорпионьими хвостами, кони о восьми ногах, приземистые зубастые то ли змеи, то ли ящеры, бескрылые шерстистые птицы с громадными клювами и раздвоенными языками… А по правую руку чередовались бесчисленные ниши со статуями и огромные витражные окна, выходящие в сад. Солнце падало на пол галереи разноцветными квадратами, искорками и солнечными зайчиками прыгало по подоконникам и стенам. Было здесь так светло и ярко, что на миг показалось Садко, будто идут они внутри гигантского драгоценного камня.

Но наслаждаться окружающей красотой не давала упорно лезущая в голову мысль – где же слуги? За подобным хозяйством сотни людей должны присматривать, ведь все здесь так чисто и красиво – пыли и той не видать! Да и гостей прислуга должна была привечать, а тут вот тебе раз – хозяин сам встретил, сам провожает… Он что же, и за садом тоже ухаживает, и горшки ночные выносит? Что за странность такая? Или хозяин – и есть чародей?..

Товит тем временем распахнул двустворчатые двери в обеденную залу, и гости не сумели сдержать восторга, зашумели, зацокали языками, а Руф даже тявкнул. Прямо перед ними красовался низкий деревянный стол, по бокам которого на полу лежали расшитые шелком и стеклярусом подушки, пышные да мягкие – так и манили присесть. Ждали гостей отполированные до блеска медные тарелки, блюда с сочными кистями винограда, наливными яблоками и темными, как ночь, спелыми сливами, кувшины с вином и щербетом. Дразнили манящим запахом караваи свежевыпеченного хлеба, исходили соком нежно-розовые куски жареного мяса, обложенные свежей зеленью, а под столом прятались блюдца с дольками лимона и пиалы с водой для омовения рук.