Оксана Алексеева - За горизонтами разума

* * *

Кажется, я все же рад, что теперь не один. Да и Жак выглядит безумно счастливым, по-видимому, не веря той удаче, что выпала на его жалкую долю. Шмыгая носом и спотыкаясь, он бежит за моей лошадью, боясь даже на секунду упустить ее из виду. Пусть привыкает к своей новой должности. Сгущался туман и снова начал накрапывать дождик, нередкое явление в наших краях. Впрочем, моя каурая кобыла Лидина легко преодолевала густую глиняную жижу, в которую превратилась некогда чистая лесная дорога. Я вдохнул влажного ветра, который никак не мог разогнать мутное марево на небе. Зря мы поехали напрямую… Ох, неспокойные места. Полно всякого сброда здесь гуляет. Бандиты из разорившихся крестьян да бродяги, которых король объявил вне закона. А еще, прости. Господи – чернокнижники: эта глухомань – их обитель. На всякий случай я перекрестился и дотронулся до ладанки на груди, заботливо надетой рукой матушки (упокой Господь ее душу). Материнский оберег сильнее всякого колдовства. Жак пыхтел позади за крупом лошади, а та нещадно лупила его своим хвостом.

– Спокойно, спокойно, Лидина! – я похлопал ее по холке. – Не попадись под ее зубы, она ревнивая.

Жак неуклюже шарахнулся в сторону, опасливо косясь на кобылу. Мне теперь полагается быть при слуге, как недавно возведенному в ранг рыцаря. А что за рыцарь без оруженосца? Хотя меч у меня старенький, еще отцовский, а из доспехов рыцарских только щит да короткая кольчуга. На Большой ярмарке только на нее монет и хватило. Но ничего, где наша не пропадала. Когда это у благородного рыцаря были полные сундуки с золотом? Я слегка дернул уздечку.

– Лидина, не спи!

Лошадь недовольно фыркнула, но ускорила шаг. Я прикрыл глаза и замечтался, как приеду в родной дом – небольшой каменный замок, недостроенный еще моим прадедом. Стены осыпаются и камни падают прямо на голову, если зазеваешься. Заняться бы им… Но увы. Об этом только мечтать. Нашей семье принадлежит маленькая деревенька, около тридцати человек, не считая женщин и детей, и небольшой надел земли. Негусто. Надел-то есть, а вот Пихтовый лес, который испокон веков принадлежал роду, еще дед, заядлый спорщик (наверное, порхает там в раю беззаботно!), продал соседу сэру Акселю за бесценок. Побился с ним об заклад, старый пройдоха, что выпьет за раз бочонок эля. Спорил не на трезвую голову, ясное дело… Впрочем, надо отдать ему должное – прежде, чем свалиться в беспамятстве, одолел почти всю бочечку. Почти… Словом, лес пришлось продать соседу. Ах, дед, веселый был человек! Только лес жалко… И с тех самых пор наши крестьяне незаконно собирают хворост и сухую хвою для растопки в чужом Пихтовом лесу, что, конечно, не может радовать достопочтенного сэра Акселя. Но батюшка мой, умная голова, приноровился: к приходу разгневанного соседа заковывает кого-нибудь в колодки и выставляет у позорного столба в центре деревни. В роли охотника до даров чужого леса чаще всего выступает кузнец как самый здоровый и крепкий среди крестьян. Соседу показывают виновника и для пущего впечатления охаживают того плеткой. Слегонца, конечно. Мне-то куда сильнее доставалось, бывало. Удовлетворенный сосед раскланивается и уезжает на своем гнедом. Кузнеца освобождают, наливают кружку яблочного сидра, хлопают по плечу и отправляют обратно в кузницу. И так почти каждую седмицу.

– Сэр Джонатан! Сэр! – запищал сзади Жак. Я обернулся. Негодник совсем отстал и, прихрамывая, пытался нагнать Лидину. Та, как почувствовала – припустила во весь дух без понукания.

– Ну, ну, детка, не вредничай! – пытался успокоить я лошадь. – Этот малый не так уж и плох! Будет тебе и овес насыпать, и чистить, не будь такой злюкой!

Она не очень разделяла моего радужного настроения. Но нехотя сбавила галоп. Жак пытался отдышаться, не забывая, однако, держаться подальше от зубов и хвоста норовистой кобылы. Я смотрел на парнишку и вспоминал, как подобрал его вчера на Рыночной Площади. Был базарный день. Народ толкался у прилавков, и мне пришлось слезть с лошади и везти ее под уздцы. Как человек благородного происхождения, я мог бы и не обращать внимания на тех, кто по неосторожности попадает под копыта моей лошади, а то и щелкнуть плетью, чтобы не лезли близко. Но день был солнечный, и настроение у меня было несказанно хорошее. Со всех сторон слышались напевы бродячих музыкантов, простой люд пританцовывал вокруг них и бросал мелкие монеты. Горожанки – лавочницы и цветочницы в пышных накрахмаленных юбках стучали деревянными каблуками о мостовую и хихикали, от ложной скромности прикрывая рот нашейными платками. Иностранные купцы, стараясь перекричать друг друга, нахваливали свой товар. С ближайших деревень стекались ремесленники, привозя на продажу глиняную посуду, деревянные бочки для вина, плетеные корзины. Их жены раскладывали и развешивали разноцветное полотно, которое ткали из льна и красили в красильнях.

Проходя мимо одного из прилавков, я вдруг почувствовал на себе чью-то руку, неловко пытающуюся срезать с моего пояса кожаный кошелек с несколькими оставшимися у меня монетами. Обернувшись, я схватил наглеца за шиворот. Передо мной дрожал от ужаса подросток лет тринадцати, грязный и оборванный, в слишком коротких штанах. По худому и впалому лицу было ясно, что поесть ему перепадает не слишком часто.

– Как ты посмел, щенок!? Да знаешь ли ты, что за такое отрубают руку на месте?

Я выхватил меч. Справедливости ради сказать, я намеревался только припугнуть его. Но обнаружил, что вокруг нас уже собралась толпа. Народ улюлюкал и присвистывал в предвкушении зрелища. Мальчик упал на колени, уткнувшись головой в пыльную утоптанную землю. Он даже не пытался плакать и молить о пощаде. Толпа одобрительно гудела, кто-то в задних рядах уже дрался за место поближе к экзекуции. Никто не сомневался в справедливости наказания. Пусть будет неповадно для других. Я поднял его за руку: лицо маленького воришки было бледным, как облик смерти, которую он ожидал и в чьем приходе не сомневался. Народ замер.

– Кто твои родители?

В полном оцепенении, мальчишка, по-видимому, не сразу понял, о чем я его спрашиваю.

– Ты что, немой?

Тот покачал головой и зашептал пересохшими губами:

– Я… У… У меня… Я сирота, сэр…

– Откуда ты?

– Из графства Эно, сэр.

– Ты понимаешь, что тебя поймали с поличным, и ты заслуживаешь наказания?

– Да, сэр… – тихо прошептал воришка.

Вокруг захлопали в ладоши, словно на выступлении бродячего цирка. Толпа выжидала. А я держал в руке меч и смотрел на этого несчастного, еще не успевшего и пожить толком, оборванца. Мне пошел девятнадцатый год, я зрелый мужчина. На войне убивал врагов легко, с радостью, не боясь смерти и делая это во славу короля. Но в этот момент мне было трудно взять и сделать калекой мальчишку, еще совсем ребенка… Если еще выживет после этого, конечно. Красть он уже не сможет… Помрет где-нибудь на улице от голода или его раздерут на части и съедят бродячие городские собаки. А может, и не только собаки…