Любовь Завьялова - Обнимая русло реки

Я знаю, что все маленькие дети сначала живут в круглых домах. Мне об этом много рассказывали белые птицы. Про девочек и мальчиков, таких же как я или немного больше, или даже про тех, кого еще нет, но кто обязательно появится в своем круглом доме. Это наши первые жилища, и мы их не всегда помним, а может помним не всё и неправильно. Я помню, что он был круглый, что там был красивый купол с узором, как на небе облака, что там был всегда свет и что мне там было хорошо.

Птицы спускаются с самого неба и разговаривают с детьми в круглых домах. Они белые или голубые, иногда их оперенье меняет цвет и становится то золотым, то белым. Они умеют говорить голосами людей, а их лицо все время двигается и трудно рассмотреть, какое оно. Кажется, оно похоже на лицо какого-то ребенка. Вот клюва как у синицы или сороки на этом лице точно нет.

Ко мне прилетали птицы несколько раз, пока я жила в круглом доме. Одна мне рассказала, что пройдет несколько лет, я уже буду большой девочкой и буду жить в каменном доме с другими разными людьми, тогда я увижу разных птиц, и не все они будут говорить со мной. Но одна, самая незаметная, обязательно расскажет что-то очень важное. То, что мне надо будет запомнить. Я спросила: «Как же я узнаю ту птицу, если она будет самая незаметная». А мне ответила птица с человеческим голосом: «Слушай их голоса. Та, чей голос скажет слово, а не птичий звук, та тебе и нужна». Я смеялась, потому что еще не знала, что не все птицы умеют говорить человеческим голосом. И вот представила себе, как птицы шумят, словно барабаны и трещетки, а слов из них не выходит, и это мне казалось смешным.

А потом я родилась, и мне дали имя «Нина».

Я долго училась жить этой новой жизнью, кажется несколько лет прошло. Даже не всё и запомнилось из тех лет. Птицы с человеческими голосами стали прозрачными, и в яркий солнечный день их перья почти сливались с лучами солнца. Нужно было сильно прищурить глаза, чтобы их рассмотреть.

Наш дом оказался очень большим, у него не было ни купола, ни узоров. А вечером становилось темно. Я хотела бы поговорить с птицами, как раньше, но не понимала как создавать слова. А они мне уже ничего не говорили, просто прилетали иногда, приносили с неба музыку и улетали.

В один из вечеров я увидела как из угла комнаты, в котором уже стало темно, кто-то выходит. Он был маленький и совсем не похожий на небесных птиц. У него был шипящий голос, как шум воды. И он не умел летать, только ходил, перебирая своими ногами. Я никак не могла сосчитать, сколько же у него ног. Точно больше, чем у меня!

Ему хотелось познакомиться со мной. Он сказал, что он хозяин дома и что моя мама его кормит молоком и конфетами. А еще он сказал, что если я буду «плохая девочка», то он будет меня держать за ноги и не даст ходить по дому и играть. Тогда я первый раз в жизни испугалась. Я хотела спросить, что это значит «быть плохой девочкой», но «хозяин дома» не любил отвечать на вопросы детей.

Потом бабушка сказала: «опять домовой расшалился, Мариша, насыпь ему конфет» (Маришей бабушка называла мою маму). Тогда я догадалась, что «домовой» это и есть «хозяин дома». Но какой же он хозяин, если выходит только тогда, когда темно, и даже не умеет разговаривать со взрослыми людьми? Мне стало смешно и я стала смеяться и шевелить пальцами рук, изображая как домовой ходит, перебирая своими маленькими ножками. Мне хотелось рассказать о смешном домовом маме, но я еще не знала всех нужных слов. «Иж ты, смешливая» – сказала бабушка, – «и игрушки то ей не нужны, своими пальчиками играет. И нянькать ее не надо, сама себя смешит».

Потом я научилась ходить и даже бегать и прыгать, говорить и петь песенки. И осталось совсем немного до того времени, когда я стану уже совсем большой девочкой.

Однажды я лежала в кроватке, днем, и никак не могла уснуть. Я смотрела на лучик солнца и сильно щурилась, мне хотелось, чтобы прямо сейчас прилетела светлая птица с человеческим голосом и неуловимым лицом и дала послушать музыку с неба. Мне было немного грустно, потому что музыки с неба я уже давно не слушала, а музыка на земле, среди людей была не такой красивой и слишком громкой.

И вдруг я ее увидела, да, сначала я ее увидела – арфу круглую, как голова льва. А потом стала слышна ее музыка. Музыка была почти такая же как та, которую приносили светлые птицы, она переливалась нежными и в то же время звонкими звуками и казалось, что никогда не закончится. У арфы были две длинные палки, торчащие из круглого тела и много-много струн – тонких звонких и спокойных потолще. Я никак не могла понять, как же на ней играют, мне казалось, что она играет сама на себе. Арфа плыла на луче солнца и была почти прозрачной, как светлая птица. Не доходя до пола, в который упирался солнечный луч, преломленный квадратным стеклом открытой форточки, арфа остановилась. Солнечный свет вокруг ее круглого золотистого тела двигался и был похож на белые и желтые локоны, придавая арфе еще большее сходство с головой льва. «Арфа-грива», – подумала я: «так я буду тебя называть». И потянулась ручками к арфе. Та как будто в ответ стала играть громче и звонче.

– Ты можешь сделать так, чтобы музыка арфы играла долго. Сделай так, это нужно для другой девочки. Очень нужно.

– Где ты? Я тебя не вижу, – я сильно сощурила глаза, чтобы рассмотреть светлую птицу, но она была настолько прозрачной, что свет солнечного луча пронизывал ее как горстку пылинок.

– Какая ты неприметная! Не улетай, скажи, как мне играть на «арфе-гриве»?

Птица что-то стала говорить, но ее слова переплетались со звуками арфы, это было очень красиво, но непонятно. Я сильно вслушивалась, а звуки музыки уносили меня куда-то очень далеко, кажется, к самому солнцу.

Вдруг стало очень светло, я зажмурила глаза и… уснула.

Больше эта неприметная светлая птица ко мне не прилетала, но других птиц я видела, а иногда даже слышала. Мне было интересно их сравнить с птицами, у которых есть клюв – воробьями, синицами, голубями, даже с большой серой вороной. Это как сравнивать комочек ваты со снежинкой. Мы в садике из комочков ваты делали снег и украшали этим «снегом» синие куски картона. Когда я смотрела на свою работу мне даже казалось, что там и правда снег – белый, пушистый, холодный. Но кусок ваты в ладошке становился грязным и липким и противно прилипал к пальцам, когда я старалась его приклеить к картону. А снежинки… они красивые и прозрачные. И никогда не лежат на ладонях, растворяются, как будто их и не было мигом раньше. Но мне все равно нравилось рассматривать непрозрачных птиц. Я старалась в них рассмотреть тех, светлых с человеческими голосами и неуловимыми лицами. Мне очень хотелось чтобы они не становились прозрачными и неприметными. Но я откуда-то знала, что так нужно и что скоро я забуду их внешность, как забыли уже многие дети, как забыли все взрослые…