Оксана Кравченко - Жизнь Светланы Кульчицкой в столице. Книга 3. Кровь запятнала листву

Что же получается? Основателей государства было пятеро – Челышев, Кульчицкий, Дюбуа, Терещенко и Оаклив. Первым убрали Челышева, да так, что от его Дома и следов не осталось. Затем происходит первое нарушение Декларации, и почему-то ее нарушает Кульчицкий. Зачем дед это сделал? Я уверена, что текст Декларации он знал, недаром же номерной экземпляр хранится в нашей библиотеке.

Во время «войны советников» некие силы – противники Кульчицкого – уничтожают главу Дома Дюбуа, а сам Дом впадает в безвестность и беспамятство. Хитро сделано! Оклеветали коменданта Дюбуа так, что его собственный сын поверил, стыдился отца, и скрывал эту историю от своих потомков.

После войны происходит падение Дома Оаклив. Хранителями предания остаются лишь Кульчицкие и Терещенко. Но, как выразился Гвадьявата, «старые договоры теряют силу», и люди от поколения к поколению забывают прошлое. Чтобы сохранить память, дед Жорж приложил руку к основанию Исторического общества, а затем и исторического факультета. И благодаря этому я знаю то, что знаю, и Поль, потомок рода Дюбуа, вернул историю своего Дома.

Все это было бы совершенно непонятно, если не знать, что был еще и шестой участник подписания Декларации, который до сих пор не покинул пределы нашего государства. В Декларации его или их называют «Звездные владыки». Что же до того, что он или они до сих пор здесь, то…

…Когда я была еще ребенком, я спрашивала: «А куда уезжает папа дважды в год, весной и осенью?» И матушка рассказывала мне, что папа уезжает на заседания Совета, где принимает решения, от которых зависит дальнейшая жизнь в нашей стране. Ее слова переплетаются в моих воспоминаниях со сказками, которые читали мне на ночь, но кое-что я помню. Мама рассказала мне о Совете, посчитав, что дочери советника об этом следует знать, так: «В Совете заседают сто и один советник. Сто из них – обычные люди, а один – тайный. Его никто и никогда не видел, но он вправе отменить любое решение Совета, если не согласен с ним.» «Ему пишут письма?» – спрашивала я, – «Или разговаривают по телефону?» «Ему пишут письма», – отвечала мама, – «и оставляют в условленном месте». «Но ведь можно подсмотреть, кто забирает письмо», – настаивала я. Загадочная личность 101ого советника меня сильно заинтриговала. «Нельзя,» – вздохнула мама, – «запрещено знать, кто таков 101й советник. Каждый, кто пытался это узнать, умирал». Свой детский ужас и восторг я помню до сих пор…

Все неслучайно! Если мои предположения верны, то Декларация остановила Смутные войны, но война не закончилась. Враг лишь затаился, и ждет, пока исчезнут знающие правду, чтобы победить. И почему Звездные владыки, которые согласно пункту 8 Декларации обещали быть гарантом соблюдения перемирия, не препятствовали ни «Войне советников», ни этой, Албанской войне? Может быть, следует называть их «звездными захватчиками»? Может быть, не сумев победить людей, они подписали перемирие, чтобы выждать и обмануть? Может быть, они столетие за столетием убирают с шахматной доски наиболее сильные и неугодные им фигуры? Надо поделиться этими мыслями с Полем, и расспросить профессора Эккерта.

Я уже села переписать в тетрадку текст Декларации, когда в библиотеку вошел Гвадьявата.

Если бы посторонний человек увидел Гвадьявату, то весьма удивился бы тому, что этот юноша, почти подросток, занимает такую ответственную должность. Гвадьявата выглядит вызывающе молодо даже с точки зрения моих 17 лет, но на самом деле он гораздо старше, ведь он был секретарем еще у моего деда. Любой посторонний ошибется, но Гвадьявату не показывают посторонним. Это – один из секретов Дома Кульчицких. Гвадьявата – великолепный аналитик с абсолютной памятью. Сам он считает себя биотехнологическим конструктом. Я ему верю и не верю, и отношусь к нему как к человеку со странностями. С одной стороны, он не ошибается в анализе, а с другой – его представления о себе так необычны. Он сам считает себя вещью. Мой отец и мой брат согласны с этим утверждением, но не я. Я не хочу так думать и ищу себе оправдания. За недолгое время нашего знакомства я заметила, что Гвадьявата способен чувствовать себя обиженным и язвить от обиды. И эти маленькие, вполне человеческие слабости, позволяют надеяться, что он все-таки скорее жив, чем мертв.

Гвадьявата сделал несколько шагов в мою сторону и невозмутимо сообщил:

– Паненка Светлана, прощу прощения, но этот документ запрещено копировать.

Я досадливо отложила перо, и приступила к расспросам, раз уж он нарушил мой план:

– Вы знаете, что это?

– Инвентарный номер 6314 особого хранения, Пакт о перемирии.

– Вы знакомы с содержанием?

– Старый хозяин не приказывал мне ознакомиться, – Гвадьявата слегка свел густые брови и произнес голосом деда: «Тебе это не нужно знать».

– Ух, ты! – я даже на стуле подпрыгнула.

Секретарь пожал плечами:

– У меня абсолютная память.

Я подавила детское желание посмотреть фокус еще раз, смутилась, и вернулась к вопросам:

– А Георгий Севастьянович читал этот документ?

– Неоднократно, и четыре раза повторил запрет на копирование этого текста.

Я вздохнула и поднялась из-за стола:

– Что же, если запрещено, значит запрещено. Уберите его обратно в сейф.

Я решила попытать счастья, и задала вопрос, на который хотела узнать ответ:

– Гвадьявата, Вы ведь уже служили у пана Георгия, когда началась «война советников»? Отчего она началась?

Секретарь отвечал все так же неторопливо и развернуто:

– Решение о начале военных действий пан Георгий Севастьянович принял на шестой день сессии. Он не поставил меня в известность о причинах такого решения.

«Опять ничего не узнала», – подумала я, – «А ведь это так важно, узнать, почему советник Георгий Кульчицкий нарушил Декларацию!»

На следующий день я поделилась своими размышлениями с Полем, и мы решили посоветоваться с профессором Эккертом. Отчаянно смущаясь, мы явились в его кабинет, и вежливо попросили уделить нам немного времени.

Кабинет декана напоминал библиотеку обилием книжных шкафов. Эккерт кивнул нам в сторону массивных кресел с кожаной обивкой. И кресла, и стол были тяжелыми, громоздкими, «устойчивыми», как определял их профессор. Другой мебели он не признавал. Тяжелая дверь закрылась за нашими спинами, отрезав от шума университетского коридора.

Профессор выслушал мои выкладки, хотя из осторожности, я не упомянула «Звездных владык», а ограничилась выражением «некие могущественные враги».

– Да, – протянул Эккерт, – Пожалуй, я потрачу на вас некоторое время, чтобы в ваших молодых мозгах не завелась путаница. Значит, Вы, паненка Светлана, утверждаете, что в архиве Дома Кульчицких хранится подлинный экземпляр Декларации?