Оксана Кравченко - Жизнь Светланы Кульчицкой в столице. Книга 3. Кровь запятнала листву

© Оксана Крапивница Кравченко, 2022

ISBN 978-5-0056-6812-7 (т. 3)

ISBN 978-5-0055-4705-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Старательно скрипя пером, я вывела на бумаге следующие строки: «Я, Светлана Кульчицкая, заверяю, что желаю выйти замуж за г-на Поля Дюбуа, с которым я знакома пять недель». Подпись. Я некоторое время созерцала написанное, а затем протянула листок отцу. Это была его идея. Когда я удивила отца своим решением, он сначала переспросил несколько раз, а затем потребовал расписку в том, что действительно таково мое желание.

…Вчера произошли события, стремительно изменившие мою жизнь. Вчера я впервые поцеловала Поля. Нас застал мой отец и потребовал объяснений, а Поль попросил моей руки. Все произошло так быстро! Если бы у меня было время подумать, то я могла бы засомневаться. А так… Во время бурной перепалки, когда размышлять не было времени, я сказала то, что лежало у меня на сердце – правду. И вот теперь я довольна, нет, даже счастлива! Поль просил моей руки у самого пана советника Кульчицкого. Он – сумасшедший, и я его люблю! Я не знаю, что делать со своим счастьем, разве что сидеть с видом кошки, объевшейся сливок, и глупо улыбаться.

Все то время, пока отец беседовал с Полем в своем кабинете, я ждала рядом, в соседней комнате. Когда Поль вышел, то моя улыбка неудержимо расползлась по всему лицу. Он ответил мне такой же, но произнес нечто, чего я совсем не ожидала:

– Лана, прости, я повел себя как последний дурак.

Я изумленно вскинула брови, предлагая ему объясниться.

– Я не хотел тебя оскорбить, – горячо продолжал Поль, – Мне нужно было сначала спросить у тебя, согласна ли ты… – он скомкал слова, – …что я тебе не безразличен? Ты меня любишь? – Поль взглянул на меня умоляюще и тут же опустил голову, – Но все так завертелось… – Он махнул рукой, – Ты сказала, что видишь во мне будущего мужа, и я голову потерял, мне показалось, что сейчас все рухнет, и надо успеть… Ну, вот я и брякнул… А ты сказала, что согласна. Это правда?

– Все правда, – подтвердила я, и довольная улыбка вернулась на мое лицо, – Ты был великолепен! Кавалерийская атака на пана советника! Так и надо завоевывать девушек – совершать ради них подвиги!

– Сам не верю, что это сделал! – воскликнул оживший Поль.

Наши возгласы привлекли внимание моего батюшки, появившегося в дверях кабинета. Под строгим взглядом отца мы чинно пожелали друг другу спокойной ночи и направились по своим комнатам, но отец меня задержал.

– Дочь, ты понимаешь, что все должно быть благопристойно?

– Конечно, батюшка, – я постаралась принять серьезный вид.

– Я пока что не дам ход этому делу. Надеюсь, что ты передумаешь. У тебя есть время до конца сессии Совета.

Каковы бы ни были мои сердечные дела, я продолжала прилежно посещать занятия в Университете.

В среду первой лекцией была «общая история». В зале было прохладно, даже сыровато. Университетские здания – старой постройки. Я до сих пор не задумывалась, сколько лет этим корпусам из серого камня, стрельчатым окнам, длинным коридорам, мраморным лестницам, и строгим аудиториям. Мы, студенты, зябли, нахохлившись за партами амфитеатра. Наш профессор и декан, барон Эккерт взялся рассказывать о том, как создается общественное мнение, и кто его создает, и зачем оно нужно:

– В нашем государстве управление осуществляется Советом, – вещал профессор, – и о решениях Совета мало кто знает. Дела советников – большая политика, в которую никакой так называемый «народ» не вовлечен.

Эккерт, грузный, седой, с благородными залысинами вокруг высокого лба, в парадном камзоле неуловимо военного покроя, неторопливо вышагивал перед студентами. Поскрипывали половицы. Поскрипывали парты. Шуршали тетради, в которых студенты вели записи.

– Смешно даже представить, зачем какой-нибудь кухарке знать об управлении государством, – профессор от диктовки перешел к рассуждениям, – и как она могла бы распорядиться этим знанием. Это совершенно невообразимо! Для кухарок и кухарей, лавочников и простых служащих, которые вдруг умеют читать, есть моды, анекдоты и реклама. Для более солидных людей есть моды светского общества, анекдоты о светском обществе, и опять же реклама. Для дельцов – биржевые новости.

Вы видите, г-да студенты, что общественным мнением у нас заправляет пресса. Опасайтесь недооценить газетчиков, они способны убедить в том, что черное это белое, в том, что мы живем в раю, или в том, что через неделю наступит конец света. Однако, зачем они это делают?

Эккерт вопросительно посмотрел на студентов, выбирая свою жертву:

– Вот Вы ответьте.

Поднялся Михаил Васильев, серьезный неторопливый юноша, отличник и умница:

– Сложно себе представить зачем, если пресса владеет умами лишь читателей, которых не так и много.

– Верно, – одобрил Эккерт, – Грамотных немного. Но они делятся новостями со своими знакомыми.

Васильев никогда не смущался:

– Ну, тогда, конечно, – согласился он, – Пресса направляет настроения в нужную сторону. Предположим, что народ надо убедить, к примеру, купить акции, или сохранять спокойствие, или, наоборот, осудить неправильные увлечения. Таким образом, влияние правительства на умы осуществляется мягко и опосредовано. У нас вообще очень свободное государство – даже лига освобождения ликантропов не под запретом.

При упоминании ликантропов я кинула быстрый взгляд в сектор вольнослушателей, на г-на Катца. Он единственный ликантроп в университете, иностранец, достаточно богат, чтобы платить за обучение, и знатен по меркам своего народа. Мы с Полем нарочно познакомились с Лоуренсом Катцем, как только он появился на лекциях. Привычки у Лоуренса точь в точь как у нашей дворянской молодежи. Он всегда ходит с оружием, и не дурак подраться. Слишком часто попадаются высокомерные зануды, готовые оскорбить ликантропа за его происхождение. А поскольку Катц отменно владеет мечом, то за ним уже тянется жутковатый список из проведенных дуэлей, ни одной из которых он не проиграл, а его противники либо мертвы, либо залечивают раны. Сначала мы познакомились с ним из любопытства, а после уже и подружились. За исключением своего слегка кошачьего облика, Катц оказался отличным парнем. Среди студентов его, разумеется, считают шпионом, – богатый ликантроп-иностранец, кто, если не шпион? – но нашей дружбе это не мешает.

Услышав от Васильева про лигу, г-н Катц прижал уши и раздраженно зашипел. Наших ликантропов он равными себе не считал, а общество, в котором люди защищают права ликантропов полагал придурью. Его взгляды неожиданно забавно совпадали со взглядами убежденных рабовладельцев. Впрочем, упомянутая лига скорее эпатировала публику, чем что-либо делала. Репутация у аболиционистов была самая скандальная.