ЮГ - Дух в наследство

– Прости… – начала было опомнившаяся от гнева Эйми, но было поздно. Отец развернулся и пошёл в дом, а извозчик, которому порядком надоела эта сцена, взмахнул вожжами, и лошадь галопом побежала прочь от дома, увозя Эйми всё дальше и дальше от отца, который, придя домой, второй раз в жизни громко заплакал.

– Эй, Эйми, просыпайся. Мы приехали. – пытался разбудить девушку Лориан, всё так же сидя в козлах. Наконец, она открыла глаза и спросонья спросила:

– Приехали куда? В Обычный? Я поступила в университет?

– Ты его уже закончила, – серьёзно ответил Лориан. – Я привёз тебя к дому твоей тёти. С тебя сто двадцать лори. Это цена за поездку. Я и так тебе большую скидку сделал. – пояснил он, видя полусонное непонимающее выражение лица Эйми.

Вот тут-то она проснулась окончательно. Эйми полезла в чемодан, достала маленький коричневый кошелёк, отсчитала ровно сто двадцать лори и протянула их извозчику. Тот трижды пересчитал выручку, помог Эйми спуститься на землю и вытащил из повозки её чемодан.

– Дальше я сама, – сказала она. – Спасибо за поездку, это было очень интересно и познавательно.

– Спасибо тебе, что согласилась на эти внеплановые остановки. – ответил ей Лориан. Он запрыгнул на своё рабочее место, помахал Эйми рукой и пустил лошадей галопом, вскоре скрывшись в чаще леса.

Эйми осталась одна. Она огляделась: с одной стороны был лес, а с другой… тоже лес, только не такой густой. Со всех сторон Эйми окружал лес. Она стояла на маленькой поляне. Кроме неё здесь был только дом, который выглядел очень жалко на фоне многовековых деревьев. Очевидно, что это и есть тот самый дом тётушки. Эйми сделала глубокий вдох, натянула улыбку на лицо и, открыв оказавшуюся рядом ржавую калитку, зашла на участок. Калитка скрипела и ныла, нехотя пуская Эйми.

Сам дом был небольшой. Вообще, его довольно трудно было заметить на фоне деревьев, поскольку он был полностью увит плющом, однако Эйми удалось разглядеть два этажа и круглое окно под самой крышей. Казалось, будто дом наблюдает за ней, глядя на мир через окно-глаз. Участок перед ним представлял собой квадратный кусок земли, окружённый низким ржавым забором. В нём царил полный хаос. Хаос растений. Здесь не было ни каких-либо пристроек, ни теплиц. Вместо этого Эйми увидела гущу растений, некоторые из которых были настолько редки и ядовиты, что рядом с ними и стоять больше минуты было опасно (спасибо её лекарскому образованию, позволившему без труда определить это), большая половина из того, что Эйми могла опознать, убивали буквально через несколько часов после употребления. А некоторые даже представляли из себя весьма редкие виды целебных растений. Эйми прошла по тропинке, которую растения, как будто по волшебству, обходили стороной и цвели рядом, в миллиметрах от неё, но не най ней. Однако один ядовитый цветок всё-таки раскинул свои красные и многочисленные бутоны над тропинкой. Эйми пригнулась и аккуратно, не дотрагиваясь до растения, прошла мимо.

Вымощенная камнем тропинка привела её к чудаковатой двери, на которой вилась лоза. Причём вилось растение только на двери, и делало это в очень странной форме, похожей на лужу. Но у этой лужи было лицо. Эйми разглядела очертания глаз и рта, что было абсолютно неестественно, поскольку рот как раз приходился на слившиеся воедино и переплетающиеся между собой корень и ветку лозы. На месте, где у вымышленного лужи-лица должен быть нос находилась ручка, а под ней замок. Эйми подёргала ручку, но дверь не открылась. Тогда она постучала.

Её сердце забилось быстрее, с силой ударяясь в грудь, то и дело норовя прорваться сквозь кожу и плоть и вырваться наружу. Время резко замедлило ход, секунды тянулись бесконечно долго. Чувство тревоги увеличивал ещё и шевелящийся корень лозы, хотя никакого ветра не было. Растение как будто пыталось что-то сказать Эйми, но она его не понимала, и от страха закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на дыхании. Чтобы отвлечься от плохих мыслей, она стала вспоминать все известные ей виды ядов. Это отвлекло её ненадолго, и когда Эйми совсем было успокоилась, полностью погрузившись в размышления на тему, какой же яд сильнее, и какой из них проще всего извлечь из организма, дверь открылась.

Эйми распахнула глаза. Поскольку в ходе своих раздумий, она опустила голову вниз, то и сейчас всем, что ей удалось увидеть, были серые сапоги, принадлежащие тому, кто открыл дверь. Затем она подняла глаза на старые серые штаны, такого же цвета джемпер и дорожную рубашку в клетку. Типичный наряд Власа О’Хейли, отца Эйми, кто же ещё мог открыть ей дверь? Девушка подняла глаза и, наконец, встретилась с отцовскими. С минуту они смотрели друг другу в одинаково круглые и большие, серо-голубые глаза и не говорили ни слова. Они просто не могли что-либо сказать, обоих переполняли эмоции. Для Эйми это был настоящий ураган: и радость, и печать, и куда же без сожаления о том, на какой ужасной ноте они расстались – смешались в ней. И ведь именно из-за их не самого счастливого расставания Эйми не могла сделать вид, что всё хорошо и броситься к отцу на шею, рассказать ему обо всём, что произошло за эти несколько лет разлуки. Наконец, оба устали сдерживать свои эмоции, на глазах обоих выступили слёзы, и как бы отец Эйми не пытался их сдержать, одна слеза всё равно предательски скатилась по его щеке. Она и стала знаком об окончании тупого молчания и игры в гляделки: Эйми бросилась на шею к отцу, а тот с силой прижал её к себе.

Однако, как бы ей того не хотелось, счастливый момент воссоединения продлился не долго. Его всего несколькими словами сумел разрушить Влас, сказав в ухо дочери:

– Наконец-то ты соизволила приехать. Я ждал тебя неделю.

– Соизволила? Ты серьёзно?! – не на шутку рассердилась Эйми, – Да я поехала к тебе только потому, что мне было интересно, что же за наследство мне оставила тётушка, понятно? К тебе это никакого отношения не имеет! – прокричала она, отстранившись от отца. В её памяти всплыли все фантазии о том, каким крахом заканчивается встреча с отцом. И они только сильнее разозлили её.

– Тогда почему ты с такой радостью обняла меня, как будто очень долго ждала встречи? – спросил Влас, почти успешно пытаясь демонстрировать полное безразличие, однако Эйми заметила, как вздулись вены на его шее и поняла, что ей удалось рассердить его.

– А почему ты обнял меня в ответ? – спросила Эйми, ожидая бурной реакции.

– Проходи в дом. Обсудим наследство. – сказал отец дочери, тем объявив очень удивив её своей нулевой реакцией и игнорированием последней фразы, сказанной Эйми. Таким образом был объявлен временный и очень шаткий мир.

Отец Эйми зашёл в дом, взмахом руки пригласив дочь следовать за собой. Она закрыла за собой входную дверь, поставила чемодан, который до этого стоял рядом с ней, на деревянный пол. Он был весь в следах от грязных ботинок. Отец с дочерью оказались в прихожей-гостиной. Рядом с входной дверью стояла вешалка для верхней одежды и стойка для обуви. Над последней висело круглое зеркало. Эйми разулась и поставила свои грязные башмаки на стойку под ним, наступив на бежевый пушистый ковёр. Поправив причёску у зеркала, Эйми прошла в глубь гостиной, где её уже ждал, развалившись на диване, отец. Он не снял уличной обуви, и теперь на и так достаточно нечистом ковре красовалась ещё одна тропинка из грязных следов.