Надежда Черпинская - Единственное желание. Книга вторая

Настя, вжавшаяся в стену, видела, как совсем рядом, во тьме, мелькнула рыжая куртка Эливерта. Первый уже шёл на него с ножом. Резким пинком атаман согнул грабителя пополам, ещё одним подсёк под колено и уронил на брусчатку. Рука, сжимавшая нож, оказалась вывернута под неестественным углом, и Настя отчётливо услышала, как хрустнула кость. В животе у Романовой от этого звука словно оборвалось что-то. Мучительный вопль разорвал ночную тишину, прокатился по тёмному узкому переулку. А потом…

Нож первого оказался у Эливерта, а сам он зашёл за спину горе-грабителя, схватил его за волосы левой рукой, рванул вверх и одним коротким резким движением вскрыл ему горло от уха до уха.

Крик оборвался, ночь снова затихла пугливо. Тёмная, как нефть, кровь с отвратительным чавкающим звуком полилась на мостовую, брызнула в разные стороны. И её тошнотворный запах, ударивший в ноздри, окончательно выбил Настю из реальности.

Второй вор каким-то чудом сумел подняться на ноги и, пошатываясь, бросился наутёк. Эливерт сделал пару шагов вдогонку, но бежать за тем было уже поздно – бородач стремительно скрылся за углом трактира.

Онемевшая от ужаса Настя отлепилась от стены. Тихий её шорох сработал как детонатор. Ещё не успевший остыть от драки атаман уловил это движение спиной, развернулся резко, как сорвавшаяся пружина, встречая новую угрозу. В глазах его ещё горела безумная жажда убийства. Он искал нового врага! И прежде чем понял, кто перед ним, его инстинкты, вживлённые в кровь и плоть, заставили его броситься вперёд…

Настя вновь оказалась пришпиленной к стене, рука его стиснула её горло, а окровавленный нож замер в паре сантиметров от лица.

Но ничто не сравнилось бы с его взглядом в этом миг! Даже здесь, в ночи, в темноте, Настя успела рассмотреть эти глаза. Он сейчас мог бы убить без ножа, одним только этим взглядом!

Как же можно было так заблуждаться? Нет, это не мог быть её приятель Эл – весёлый циничный повеса, с которым они так часто подтрунивали друг над другом! Ей говорили, что он – убийца, но она никогда не придавала этим словам особого значения. А это было правдой! Он был чудовищем, хищником, бездушным и безжалостным, как сама смерть! И пусть он убил того, кто заслуживал смерти – вора, насильника, который угрожал её собственной жизни…

Но сейчас Эл испугал Романову больше, чем эти двое. Больше, чем анафирэду, топлюн и мана, вместе взятые! Никогда в жизни она не испытывала такого ужаса, и причиной этого был тот, кому она без сомнения вверяла свою жизнь вот уже столько времени!

Это был лишь один миг, короче, чем вздох, а в голове Насти успело столько всего пронестись…

А потом он понял. Понял, кто перед ним. Понял, что убивать больше некого и незачем. Понял, что острие ножа все ещё целит в бледное лицо Насти, и та боится даже дышать.

– Дэини… Провалиться мне!

Нож, выскользнув из руки, звякнул о камни. Дрогнула каменная маска берсеркера. Разжались сдавившие горло тиски пальцев.

Он всё ещё был взвинчен и напряжён, как зверь, готовый к прыжку – одно неосторожное движение, и нападёт!

И прежде, чем она успела что-то сказать или сделать, вторая его залитая кровью ладонь скользнула по её шее. Он приник к ней, коснулся лица колючей щекой, настойчиво, не оставляя времени на раздумья, целуя её дрожащие губы.

Настя, совершенно сбитая с толку, попыталась высвободиться из объятий атамана… И сама не поняла, каким чудом её руки оказались на его точёных плечах. С судорожным вздохом она раскрыла губы ему навстречу, упиваясь сладостным поцелуем. Сердце бешено колотилось, в голове плыло, как от хмельного вина.

Это были совершенно безумные ощущения – слишком много всего случилась за какие-то несколько минут! Её обманули, ограбили, чуть не зарезали, пытались изнасиловать, на её глазах прикончили человека. И совершил это убийство её лучший друг, который теперь, размазывая кровь убиенного по бледному лицу, целует её в мрачном переулке, рядом с ещё неостывшим трупом.

После такого немудрено слегка потерять разум!

Потому, когда до слуха Насти долетел истошный женский крик, она уже даже не удивилась.

– Убили! Убили! Помогите!

Хлопнула дверь, ведущая на лестницу для слуг, и звуки стали глуше, разносясь по всем этажам трактира.

– Уходим! – Эл, оторвавшись от Насти, увлёк её во тьму.

– Моё золото у него… – вспомнила та.

Атаман вернулся к трупу, сорвал с пояса кошель, без всякой брезгливости сунул за пазуху и потащил Настю в какую-то крысиную щель, узкую и кривую. Она бы не заметила этот лаз, даже глядя в упор.

И Настя вновь стремительно бежала сквозь ночь и темноту, почти не разбирая куда, и уж точно не понимая зачем. Если бы Эливерт не тащил её за руку, она уже давно бы заблудилась в этих незнакомых закоулках.

Всё произошедшее никак не отпускало девушку. Мысли неслись так же хаотично и бессмысленно, как она сама. Осознание только теперь достигло её разума, а вместе с ним пришли ужас и стыд. Как же можно было так вляпаться?

Что теперь будет? Она втянула всех в какие-то ужасные неприятности! Её провели как ребёнка из детсада! Внутренняя дрожь нарастала как волна цунами, грозя выплеснуться наружу банальной истерикой. Настя старалась держаться, но больше всего на свете ей хотелось разреветься на весь Ялиол.

Эливерт, наконец, вынырнул на широкую улицу, ведущую к Рыночной площади: здесь до трактира и его парадного входа было совсем недалеко. Но прежде разбойник притормозил у другого дома, где у коновязи было установлено корыто, чтобы поить лошадей. Он быстро сунул туда окровавленные руки, отмыл их, поспешно отёр лицо (на всякий случай).

– Иди сюда!

Настя шагнула к нему, послушная как марионетка, Эливерт оглядел её бегло, мокрой ладонью провёл по щеке и декольте.

– Всё, вперёд!

Вдоль позвоночника словно проскочил разряд электрического тока.

Да что же такое происходит?

Она не желала помнить о том, что случилось. Она мечтала сейчас потерять память и никогда больше не вспоминать эту ночь. Но непостижимая, грозная сила, скрытая в этом по-волчьи поджаром теле, влекла непреодолимо, как тайна! И Настя не могла понять саму себя, не могла объяснить, что же такое с ней творится.

В тот миг, когда Эл убил человека, в ней не проснулось ни капли жалости…

Пускай, злодей заслуживал смерти, ведь он её ограбил, угрожал ей, посмел трогать своими грязными лапами, но она – дитя цивилизованного мира! – разве не должна была ужаснуться тому, как легко оборвал эту жалкую жизнь тот, кого она называла другом? Нормальный человек должен был отшатнуться, отвернуться прочь в отвращении. А она смотрела зачарованно, как кролик на удава. Да, ей было очень страшно, но сквозь запредельный животный ужас вполне отчётливо проступало что-то близкое к восхищению.