Дарья Гущина - Забытые: Тени на снегу

– Сюда, чали, – тихо кашлянул староста, и под потолком загуляло боязливое эхо, отчего в башне стало ещё угрюмее.

Между фонарями чернел дверной проём. Мы прошли длинным коридором и спустились в так называемую яму – небольшой полуподвальный закуток, где у решётки откровенно посапывал стражник. И пленник, кстати, тоже. Яму наполняли храп на два голоса, тусклый фонарный свет и идущее от стены, расписанной зачарованными символами, тепло.

Когда староста снял с крючка ключи и отпер решётку, стражник даже не шевельнулся, лишь всхрапнул громче.

– Я же говорю, нет у нас убийств, – смущённо улыбнулся староста и протянул мне ключи. – Непривычные мы охранять супостатов. У нас стража не для наведения порядка, а чтоб его беречь.

– И то верно, – согласилась я и вошла в яму.

Староста, любопытственно помедлив, удалился. Я огляделась. Косые лучи фонаря падали на щербатые стены и неровный пол. И слегка, за ноги, захватывали некий чёрный ком в углу. А духман стоял… Окосеть можно за пару вдохов. Хорошо, что хмель хладнокровных на старую кровь действует медленнее и не столь верно. А вот храп, едва я шагнула вперёд, сразу же прекратился.

– Зим, – окликнула я негромко, – вставай. Твоё время пришло.

– Врёшь, – хрипло проворчал ком. – До излома ещё дней пять-шесть.

В былые времена, до нашествия Забытых, чётких сроков для сезонных изломов не существовало. Сезоны начинались и заканчивались по велению природы и особенностям местности. И, например, здесь, на севере, лета вообще могло не случиться, вместо него – длинная сырая весна, перетекающая в быструю осень. А на юге – сплошное лето с короткими промежутками холодов, таяния и увядания.

Но после Забытых мир изменился навсегда. Их странное волшебство загнало сезоны в жёсткие рамки, и они стали одинаковыми что для севера, что для юга. Прежде мы отмечали рождение нового года, не считая дней, по появлению на небе яркого созвездия Шамира – тогда оно называлось «Лицо мира» и действительно напоминало лицо. А после Забытых его уже никто и никогда не видел. Зато луна стала менять цвет, предупреждая о начале нового сезона – белый, нежно-золотой, зеленоватый, ярко-рыжий. И хладнокровные, скрупулёзно посчитав дни, разделили каждый сезон, длящийся сто дней, на четверти. И со времён Забытых зима (как, впрочем, и остальные сезоны) всегда – всегда! – возвращалась ровно спустя четыреста дней.

Но не теперь.

– Не теперь, – возразила я. – Зиме уже почти пять дней. Вставай. Пора.

Молчание, и хриплое:

– Повернись.

Я встала так, чтобы Зим мог меня видеть. И, конечно, увиденное ему не понравилось.

– Ось, ты, что ли? – он сплюнул.

– Как узнал? – поинтересовалась я.

– Только ты используешь такие отвратительные обличья, – проворчал знающий. – Уйди. Дай выдохнуть. Я тебя услышал.

Сам он обычно использовал такие облики, что девки краснели и вздыхали. Но не сейчас. Следом за мной из-за решётки вышел неприметный сутулый парень среднего роста и неопределённого возраста – не то двадцать, не то сорок. Мышистые волосы, светлые глаза, белая, как от мороза, кожа, неброская одежда. На ходу накинув куртку, Зим сразу же закатал рукава. На обветренных руках явственно проступили чёрные трещины, которые он и показал проснувшемуся стражнику. Тот сглотнул и понятливо кивнул. Опознал наконец.

– Что случилось? – Зим широким шагом устремился по лестнице наверх. – И что ты здесь делаешь?

– Дух излома продолжает буянить, и его волшебство не расходится уже пятый день, – доложила я, едва поспевая следом. – По всему городу – твои ледяные статуи. Под одной я нашла убитого знающего-летника. А я тут с объездом. Думала, успею вернуться хотя бы на центральный северный, но застряла в снегах.

Знающий замер на верхней ступеньке и изумлённо обернулся. Я невозмутимо улыбнулась.

– Ты это серьёзно? – он недоверчиво поднял брови. – Про знающего?

– Покажу, – пообещала я.

Зим шумно выдохнул и кивнул старосте. И сразу же пристал с вопросами – что случилось, как и когда.

Я поплелась позади них к выходу, подбирая подходящие для объяснения чары и додумывая легенду. Знать в подробностях о том, что случилось в Солнцедивном, пока никому не стоит. О том, что я по прошлой жизни не совсем обычный человек, догадывались, но всей правды не знал никто. Мы изо всех сил старались «истребить» искрящих, и восставать из пепла пока не время. Мы до сих пор в опасности – и теперь, со странностями зимы и всплывающими из ниоткуда знаниями Забытых, даже больше, чем прежде.

И поэтому мне нужен Зим. Если бы меня не боялись псы – если бы я была уверена, что, увидев в деле мой огонь, они не сбегут, – я бы выбралась и сама. Но – увы. Наши псы давно жили рядом с искрящими друзьями и помощниками, грелись у огня и никогда его не боялись. Но чужаки – это чужаки. И сверкать силой, прокладывая дорогу, даже при безграмотном Норове не стоит. Расползутся сплетни – хлопот не оберёшься. И кто-нибудь умный догадается. Нет, затаиться за чужими спинами и не искрить без повода. И выбираться из этого каменного мешка как можно скорей.

Мы знакомым путём покинули башню и вернулись к неизвестному мертвецу. Любопытствующие столпились у ближайших костров и делали вид, что греются – молча и пошикивая друг на друга, чтобы не пропустить ни слова. Между ними и статуями стояли два бородатых стража со столь грозным видом, что я бы тоже не рискнула подходить. Рядом с полураздетым мертвецом рассеянно курила трубку пожилая женщина в тёплых мужских штанах и коротком полушубке. Видать, лекарь. И поэтому ей прощался неподобающий приличной чалире вид.

– Отрава, – сообщила она хрипло и равнодушно. – Траванули, как крысу. Весь в чёрных пятнах. Глаза б ещё показал, поняла бы, что пользовали. А он закатывает, – и пожала плечами.

Староста отвёл её в сторону, а Зим первым делом коснулся мёрзлой дороги, и лёд засиял пронзительно-голубым, потрескался.

– Дух излома, – подтвердил он моё мнение.

Следом знающий добрался до ближайшей статуи торговца, и та поплыла туманом, впитываясь в его руки.

– Моё, – признал со вздохом.

И присел у осколков. Взял в руки самый крупный кусок, повертел, поколдовал, и с его ладоней стекла в снег обычная вода.

– Не моё, – Зим посмотрел на меня почему-то обвиняюще. – Самая обычная вода. Замёрзшая. В бочке его, что ли, морозили…

– И самая обычная отрава? – я задумчиво покивала. Глаза, значит, не показал… – Есть что-нибудь острое?

Зим сжал кулак и легко сотворил ледяной кинжал. Протянул мне, но я мотнула головой и попросила:

– Уколи. Хочу на кровь посмотреть, – эх, не будь здесь столько лишних глаз и ушей…

– Зачем? – Зим небрежно всадил кинжал в мёртвую ладонь. И во все стороны брызнули мелкие льдинки.