Торина Нэйт - Закрытый Мир: Рубиновое ожерелье

– Тогда почему ты с ней? – все еще не смотрю на него, просто не могу.

– Потому, что она мой друг. Она спасла меня. Она помогла мне.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Эти несколько слов убрали огромный камень с моей души. Кажется, я готова взмахнуть крыльями и взлететь. Тем не менее обида все еще присутствует в моем голосе:

– Помогла стать мертвым?

Он больше не отвечает, и мой вопрос вибрирует в воздухе, словно туман, окутывая своим настроением наши души. Внезапно становится зябко, и я чувствую, как кровать прогибается рядом со мной, когда он встает и садится в кресло у незажженного камина. Мне становится холодно, когда он покидает мое пространство, поэтому я закутываюсь в плед сильней.

– Это все реально? Фильмы, книги о вампирах?

– Некоторые да, некоторые нет, – уклончиво ответил он. – Некоторые истории списаны с правдивых легенд и додуманы людьми. Знаешь, раньше, еще в пятнадцатом веке, вампиры существовали открыто среди людей.

– Правда? – почему-то в сердце поселился страх, я все еще не могла поверить в происходящее. А Джонс рассказывал все так, словно жил в этом воплощении не месяц, а несколько веков. Я все никак не могла понять, принял он уже это для себя самого или нет.

– Да, – он вздыхает. – Это звучит безумно. Я сам к этому очень долго привыкал.

Мне становится понятно, что он так и не смирился с тем, кем он стал. Мне стало его жаль. Он потер глаза большими пальцами и провел рукой по волосам в рассеянном жесте.

– И ты не можешь выходить на солнце, есть человеческую еду и тебя можно убить деревом? – Я промолчала несколько секунд и залилась краской, когда поняла, что сказала. Меня интересовало, как его можно убить, серьезно? Хотелось надавать себе подзатыльников. Я ожидала увидеть обиду на его лице или разочарование, но когда вскинула взгляд, то ничего не обнаружила, кроме холодной маски безразличия.

Джонс всегда был мастером скрывать свои настоящие чувства, но сейчас он отточил свои навыки. Хотелось дать ему медаль за это.

– Солнце – да. Но есть одна поправка: оно не убивает нас. Только приносит жуткую боль всем органам чувств, потому что у вампиров они становятся раз в десять сильнее человеческих. Мир воспринимается по-другому. Вот, например, – он разжевывает мне каждое слово, произнося четко и конкретно. – Когда человек выходит на солнце, то щурится от его яркости, а теперь представь, что твои органы чувств обострены в десять раз больше. Конечно, люди все перевернули с ног на голову и додумали, так появился миф про солнце.

Так странно от него было слышать это слово «люди», словно он говорил о каком-то виде животных. Это теперь «они», а не «мы», потому что он больше не человек. В душе поселилось какое-то странное необъяснимое чувство от этого осознания. Он больше никогда не станет человеком.

– То есть все-таки ты можешь выходить на солнце? – Я посмотрела на плотно зашторенные окна, не пропускающие ни единого лучика света, и теперь это начало обретать смысл.

– В теории да, но я не проверял. Я доверяю словам Клары.

Я громко выдохнула, где-то в глубине души я уже начинала ненавидеть Клару. Хотя бы за то, что она находилась рядом с ним все это время вместо меня. Давала советы, учила жить по другим правилам, другой жизнью, новой. В которой не оказалось места для меня.

– А что насчет всего остального?

– Я не могу проглатывать человеческую еду, – он немного улыбается. – Даже не так. Я ем человеческую еду, мне нравится ее вкус, но проглотить ее невозможно. Вкусовые рецепторы тоже очень сильно обострились. Я люблю человеческую еду за то, что она может быть так разнообразна. Пожалуй, единственный плюс от того, что ты вампир, – можно есть сколько угодно и оно не отложится у тебя на животе.

Я рассмеялась то ли от шутки, то ли от невероятного рассказа Джонса. Он был прекрасен в своем великолепии, рассказывая о своей новой жизни как о каком-то приключении. Он посмотрел на меня, услышав мой смех, и улыбнулся в ответ.

Мне казалось, что я разучилась смеяться, это было чем-то таким странным и привычным одновременно. Я не плакала, не боялась, не думала о той боли, что поселилась вечной подругой у меня в груди, а смеялась, искренне и по-детски.

И самым прелестным в этой ситуации было то, что меня рассмешил Джонс. Мой Джонс.

Меня накрыло чувство дежавю, будто мы с ним сидели в моей комнате и обсуждали какой-то фильм после совместного просмотра. Он отпускал какие-то смешные реплики про героев, а я заливалась смехом, потому что более нелепого нельзя было придумать, в то время как он кидался в меня попкорном. На один краткий миг мне показалось, что это мы, те самые Мэри и Джонс, не знающие боли потери. Мы были счастливы в тот момент.

Наши глаза встретились.

– Я скучал по твоему смеху. – Его губы все еще улыбались, а глаза блестели. Я поняла, что именно этого он и добивался – чтобы я улыбалась. – Чеснок, кстати, я тоже могу есть. И святую воду пить. Насчет нашего убийства, – он помедлил, а я стала предельно серьезной. – Не важно, это дерево или металл; если это попадает тебе в сердце, то ты труп. На самом деле очень много способов убить вампира. – Он помахал рукой, словно рассуждая. – Оторвать голову тоже действенный способ, вырвать сердце, разорвать на мелкие кусочки, и все в этом роде.

Я поморщилась, жалея о своем вопросе. Каждое его слово тут же вызывает ассоциацию, как Джонса убивают любым из этих способов. Я покачала головой, чувствуя, как поднимается тошнота. Хотелось попросить его прекратить, но он замолчал, заметив мою реакцию.

– Как это происходит? В смысле… превращение.

– О, все просто. Всего лишь яд вампира и немного его крови. – Он вздыхает и смотрит на меня, заглядывая в глаза. Послушай, я… – Он замолкает. – Я должен был так поступить, это было правильно. В тот момент. – Он ждет моей реакции.

Я хотела расспросить его подробнее о яде вампира и крови, но смена разговора меня немного озадачила и расстроила одновременно.

Даже если мы каким-то образом останемся вместе, боль, что пульсирует внутри, будет напоминать мне о том, что я его когда-то потеряла. Его выбор состоял в том, чтобы бросить меня. Наверное, тот момент веселья, что был между нами, произошел несколько тысячелетий назад.

– Мне так не кажется, – слез уже нет, но голос дрожит, как утренняя роса. Мне все еще холодно, несмотря на весь его рассказ. Хочется, чтобы он вернулся и сел обратно ко мне.

– Я знаю, – как-то печально произносит Джонс. – Ты не представляешь, сколько раз я хотел прийти к тебе и рассказать обо всем. Я пытался держаться от тебя подальше, но знаешь, сколько я продержался? – Он невесело смеется. – Ровно три дня.

Мое сердце трещит по швам от его слов, от его грустного голоса и опечаленного взгляда. Он не смотрит на меня, но я чувствую его боль, она смешивается с моей и течет по венам, пуская разряды тока.