Лев Соловьев - Выбор

Она резко остановила лошадь, легко соскочила с нее, продолжая по инерции стремительный бег, влетела в объятия человека, тенью отделившегося от ствола дуба.

Девушка смотрела снизу вверх, вглядываясь в лицо, скрытое сумраком. Даже ночь не могла спрятать улыбку, светящуюся на ее лице.

Марфа гладила руками грудь стоящего перед ней человека.

Каницару показалось, что он отчетливо слышит, как громко бьется ее сердце.

Страстность объятий девушки заставила его поморщиться, вызывая легкое чувство брезгливости, испытываемое по отношению к противоположному полу.

Ухмылки, ужимки, сладкие речи, не совпадающие с мыслями, – все эти сугубо женские черты вызывали в бывалом воине недоумение, непонимание и – как следствие – страх.

Сила и мужество, битва лицом к лицу – вот вещи понятные, простые и близкие его сердцу.

Ему нравилось женское тело, извивающееся от боли и сладострастия. Наличие способности мыслить он считал для женщины роскошью, предоставленной богами по ошибке. Гнилая женская натура извращала этот дар до немыслимых пределов, превращая в запутанный механизм постоянного коварства и обмана.

Поведение Марфы только укрепляло его в этих чувствах.

Перешептывания, еле различимые в ночной тишине, прерывающиеся звуками поцелуев и шорохом прикосновений, пробуждали в Каницаре сочувствие к князю и злость, подталкивающую к нападению. Рукоятка кинжала, висящего на поясе, удобно лежала в руке, приятно холодя ладонь. Несколько шагов пригнувшись, тихо, по-звериному, потом – в три прыжка к влюбленной парочке.

Каницар представил растерянные лица, с разрастающимся чувством ужаса в глазах, гаснущим вместе с уходящей жизнью. Знакомая картина, наблюдаемая не раз, когда острый клинок пронзает тело врага в том месте, где прячется жизнь, освобождая душе путь в мир теней.

Осуждающий взгляд Буданы, выплывший из глубины сознания, остудил звериный порыв, заставив Каницара продолжить наблюдение.

Тень, отбрасываемая гигантским деревом, скрывала черты лица возлюбленного Марфы, создавая интригу и распаляя любопытство Каницара. Вернуться, не разобравшись в ситуации до конца, он не мог, но был уверен в том, что проявленное терпение позволит распознать личность незнакомца.

Каницар небрежным движением отодвинул веточку, закрывавшую ему обзор, тоскливо отметив неизменность наблюдаемой картины.

Легкий шорох, выбивавшийся из стройного оркестра звуков, наполнявших ночной лес, заставил опытного бойца сосредоточиться. Выработанное годами постоянной близости смерти чувство, позволяющее безошибочно распознавать опасность, призывало к осторожности. Горячая волна пробежала по его телу, наполняя мышцы скрытой энергией, готовой вырваться наружу при первой возможности.

Внешне Каницар оставался невозмутимым, сохранив ту же позу, тот же поворот головы и положение рук. Звук, выделенный воинской интуицией из сотен шорохов, живших в лесу, вытеснил из сознания все остальные шумы, приближаясь и становясь все более ощутимым.

Каницар закрыл глаза, попытавшись представить источник этих звуков. В сознании четко всплыл образ крадущегося человека. Вот хрустнул под ногой сучок, ветка дерева прошуршала по одежде, ласково погладив таинственного гостя, вздохнул бугорок мха, раздавленный сапогом.

Каницар начал двигаться, отходя глубже в лес, стараясь идти так, чтобы не спугнуть влюбленных, но в то же время и обнаружить свое присутствие перед незнакомцем.

Человек направился в его сторону, привлекаемый шагами Каницара.

Каницар то слегка ускорял свое движение, то замедлял, дразня невидимого преследователя. Он то затихал, теряясь между деревьями, то вновь обнаруживал себя, как птица, уводящая от своего гнезда хищника.

Он понимал, что рано или поздно преследователь поймет, что раскрыт. Каницару важно было не прозевать этот момент. Еще немного, и расстояние, отделявшее от Марфы и ее возлюбленного, будет достаточным, чтобы скрыть шум боя.

Но нет, кажется, увести противника слишком далеко не представляется возможным. Легкие шаги за его спиной вдруг стали более тяжелыми и осмысленными.

Каницар отпрыгнул в сторону, уворачиваясь из-под удара и на ходу обнажая обе сабли.

Он прекрасно владел искусством двуручного боя, поэтому из оружия предпочитал сабли, легкие и острые, способные проникнуть даже сквозь еле видимую щель в доспехах.

Преследователь промахнулся и замер в недоумении от того, что ему не удалось поразить еле передвигающуюся цель.

Перед Каницаром стоял некрупный, но весьма жилистый противник, вооруженный длинным кинжалом. Поняв, что бой не закончится одним ударом ножа, он вытащил неширокий обоюдоострый меч, неприятно скрипнувший при расставании с ножнами.

На теле нападавшего были кожаные доспехи, поблескивающие в лунном свете стальными накладками. Хорошие доспехи, но не настолько, чтобы защитить от острого лезвия сабли.

Глаза противника внимательно разглядывали Каницара. На лице нападавшего промелькнула гримаса недовольства.

Каницар решил, что соперник узнал его и не очень рад предстоящему поединку. Казалось, еще минута ожидания, и потенциальный убийца бросится с распростертыми объятиями и извинениями к угру.

Досада от возможности избежать поединка горячей волной захватила Каницара, бросая в бой.

Он первым нанес удар. Сабля, встретившись со сталью меча, передала своему хозяину уверенность и силу, которой обладал противник.

Несостоявшийся убийца крякнул, производя ответный выпад.

Каницар больше не видел в его глазах сомнения или страха. Перед ним был опытный воин, умевший подчинять свои чувства единственной цели, существующей в бою, – поразить врага.

Противники обменялись парой ударов, после которых Каницар заметил, что на его выпады левой рукой убийца реагирует с небольшим опозданием.

Несколько ударов подряд, нанесенных саблей, зажатой в правой руке, отвлекли внимание противника, и короткое, почти невидимое движение другим клинком распороло ему горло чуть выше доспеха. Кровь, смешавшись с воздухом аорты, пузырями хлынула на грудь. Боец сделал по инерции еще один шаг, его глаза затянулись пеленой, и он упал лицом в траву.

Каницар с сожалением о слишком короткой битве проводил взглядом падающее тело. Мощным движением ноги угр перевернул труп лицом вверх. На груди убитого красовалось изображение ворона, сейчас испачканного кровью.

Дружинник потер пальцем металлические крылья хорошо известной ему птицы, служащей символом рода Свенельда, понюхал кровь, оставшуюся на них после прикосновения к ворону. Теплый терпкий запах напомнил о походах в составе войска Игоря, возможно, даже рядом с этим человеком, только что следившим за Марфой, а сейчас глядящим мертвыми глазами в ночное небо, украшенное звездными брызгами.