Мария Вислогузова - Глаз Дракона. Хранитель

– Даже не думайте! – выкрикнула мисс Харингхтон, поднимаясь. Возмущение бушевало, всё внутри неё протестовало против его слов. Волна злости нахлынула резко: – Она ещё ребёнок! – и затихла так же быстро. Оливия поняла, зачем он это сказал.

– Я понял, – Дмитрий устало улыбнулся, всё-таки его жест в начале позволил ей не стать первородным сердцем, какими становились сердца в моменты сильного потрясения. Первородные сердца были справедливыми, а эта справедливость могла их победить: в таком состоянии она рассудила бы дело не в пользу девочки. Мужчина, с улыбкой на лице, не пытаясь переубедить её в своих поступках, продолжал: – мисс Харингхтон, её нельзя там оставлять.

Директриса на минуту задумалась, присаживаясь обратно за стол и складывая листы с большими печатями ВСМС в стопку перед собой.

– В сорок шестой говоришь? – не переспросила, а размышляла вслух Оливия. Дмитрий сразу уловил эти нотки и не стал повторять. – Помнишь Лидию?

Историк на секунду задумался, говорит она об одной из учениц или о ком-то из их знакомых? С памятью Оливии на людей было сложно тягаться, от этого же порой сложно было понимать, о ком идёт речь. Вспомнив, о каком городе они говорят, понял, что директриса имеет в виду городского стража. И, чтобы убедиться, спросил:

– Сцитию?

Сцитиями называли существ, которые профессионально занимались противоядиями. А Дмитрий Александрович имел в виду одну конкретную сцитию, члена ВСМС, Облачную Лидию. И он не прогадал.

– Она там директор, – кивнула Оливия, – надо бы связаться…

***

День выдался радостным: захватывающие встречи закружили Таню. Она забыла о камне, совсем как о сне, исчезающем из-за слишком яркого начала дня.

Он сбежал из её мыслей, растворяясь где-то на самой границе сознания. Он забрал с собой все воспоминания о проведённом лете и все разговоры об этом крал ещё до того, как они собирались начаться. Девочка не догадывалась, что вокруг неё прямо в этот день выстраивается другая стена. Крепче и мощнее той, какую она с друзьями начала разбирать. Незримое вмешательство переворачивало её жизнь с ног на голову, пока она сама, не замечая того, верила: всё возвращается в положенное ему русло.

Её занимали обычные переживания. Как построятся отношения с новыми учителями, почти весь состав которых решили сменить в этом году? Как отделаться от соседства с хулиганом, куда её посадили, как того, кто мог бы подавать правильный пример? Как вытерпеть до начала следующего дня, в котором она сможет снова увидеться с Дашей. Та сегодня занялась ритуальным для себя делом: пошла выбирать кружки́, где ей бы захотелось провести пару недель в этом году. О ней, как думала Таня, должны были ходить легенды: Даша посетила абсолютно все секции и другие места для проведения досуга в их городе и соседних по нескольку раз, причём ничем серьёзным это ни разу не закончилось. Сама Таня держалась стабильнее: несколько лет училась в музыкальной школе. Хотя пару раз под напором подруги ходила с ней на разные активности, пусть нигде и не задержалась надолго. Её же занятия фортепиано начинались только с конца следующей недели, в чём сохранялся особый шарм. Девочка скучала по стенам классов, в каких рождалась музыка, и с долей приятной истомы предвкушала своё возвращение.

Таня без раздумий добралась до дома самым коротким путём, минуя место, что манило её весь прошедший месяц. Она в нём больше не нуждалась.

Девочка погрузилась в свои обычные дела: лето закончилось, с ним ушло и то, что спасло её от странного, нового для неё, чувства ненужности. Казалось, то преследовало её всегда, и лишь тогда стало явным, а сейчас зарылось в мишуре, позволяя девочке полюбоваться оболочкой ненадолго.

Этот промежуток бездействия закончился уже скоро – на следующий день, когда неотвратимый механизм заработал.

На последнем уроке незнакомая учительница, слишком загадочная в плохом смысле (от неё, почему-то, веяло угрозой, хотя самой Тане не хотелось так это воспринимать), проводила с их классом беседу. Девочке стало не по себе, когда та рассказывала, что не следует брать на улице вещи, которые были оставлены или забыты другими. А если взяли, то следует рассказать об этом взрослым. Воспоминания о золотом сиянии сами собой всплыли в голове. Интересно, входили ли своеобразные камни в категорию «предмет, который был оставлен на улице для того, чтобы принести вред»? Вряд ли. Словно зная, о чём подумала Таня, учительница спросила: «Никто не хочет ничего рассказать?» – и сурово посмотрела прямо в её глаза. Девочка вздрогнула.

«Почему на меня? Наверное, мне показалось, – мысленно постаралась Таня успокоить саму себя. – Она смотрела на всех. Нет, точно не на меня…»

– Слушай, Кать, что ведёт эта учительница? – услышала Таня свой голос, когда все расходились по домам, а та удачно проходила мимо её парты.

Девочка сказала это быстрее, чем узнала, что говорит она. Внутри расцвело желание как можно меньше встречаться с этой женщиной. Катя, к кому она и обратилась, была тем человеком, который враз выучил всех учителей. Этому способствовало и то, что её мама работала учительницей (одной из немногих оставшихся после смены коллектива). И то, что у неё была превосходная память, распространявшаяся, правда, только на какие-то не особо важные пустяки, вроде чьего-то дня рождения или даты встречи с человеком, который здоровается с ней, в лучшем случае, два раза в месяц.

– Лидия Владимировна? – переспросила Катя (Таня кивнула, застёгивая свой портфель: уроки закончились – все собирались расходиться. Кажется, когда представляли выступающую, это имя прозвучало). Катя, мотнув головой из стороны в сторону, на всякий случай проверяя, нет ли той самой Лидии Владимировны рядом, два её хвостика – излюбленная причёска, несколько раз взметнулись в такт её движениям, забавно подпрыгивая. Той не оказалось, поэтому девочка со спокойной душой объявила: – Она наш новый директор.

– А-а, – протянула Таня, роясь в памяти. Нет, такой директрисы она не знала, – ладно, спасибо, – девочка машинально обняла подругу, протянувшую к ней руки, голова её была занята другим. – Я пойду, увидимся завтра, – растерянно прошептала она, надела на плечи портфель и вышла из класса, смущённо оглянувшись.

Смятение завладело ею. Какое-то двойственное чувство преследовало её. Когда Катя сказала, что женщиной была директриса, что-то знакомое – какой-то поверхностный образ – всплыло наружу. Глаза отказывались верить, что эта женщина тот же человек, какой занимал эту должность вчера, она видела её впервые в жизни. Тёмно-вишнёвое каре, видимо, за день отросло до пояса и сменило цвет на тёмно-коричневый. Нижняя часть лица изменилась до неузнаваемости, разрез глаз стал иным, хоть цвет их и сохранился.