Оксана Демченко - Непрекрасная Элена

Всякий сын дикого поля, выйдя из пещеры, плохо помнит себя и нуждается в опоре… особенной, внутренней. Для бывшего Дэни опорой осталась его семья. Он улыбался в родном селении. Он не называл имен и не участвовал в делах, но оставался рядом, впитывал ощущения. Ему были важны родные. Вечно занятая пряжей и шитьем мама, больной и рано постаревший отец, подслеповатая бабушка-травница и еще, по-особенному нежно – малышка сестра. Ну и еще, изредка – друг Сим.

Десять лет назад зима выдалась страшная. Кажется, все напасти степи явились разом. Ледяные дожди и сразу следом бураны, орды диких скакунов, взбесившиеся буй-быки, ядовитые ледяные блохи, стаи оголодавших хищников… Эт вымотался, пытаясь помочь всем и успеть везде. Он уже стал самым сильным из себе подобных, хотя еще не научился « переступать » – сразу оказываться там, где грянула беда. Он болел душой за людей…

Лишь весной Эт смог выбраться домой. Накопленная усталость согнула его спину, а странная для окружающих, вроде бы беспричинная тревога лишила сна, обескровила…

Сим ехал с другом и видел: Эт отчаянно нуждается в домашнем тепле, чтобы отогреть душу. Но именно тогда свет для друга погас, и весна для него не расцвела… уже никогда.

Атаман помнил тот день. Худший в жизни. С холма он увидел шатры, и сразу стало жутко: ни намека на движение, ни запаха хлеба, ни вздоха скотины, ни лая псов… Сим споткнулся и замер. А друг шагал по тропинке так же мерно, упрямо. Эт смотрел себе под ноги, волосы закрывали его лицо… и все равно Эт знал, давно знал! Сим догнал друга, окликнул, заглянул в лицо, отведя волосы. Эт был скованный в движениях, его мотало из стороны в сторону. Он закрывал глаза, снова открывал их – слепые от горя… Он словно убеждал себя, что спит и видит кошмар, что вот-вот очнется. Но худшее намертво впечатались в явь.

Эт остановился в двух шагах от родного шатра. Развернулся на пятках, выпрямился и посмотрел сквозь Сима.

– Хиль… Не могу жить… совсем не могу… пусто, – шепнул он.

Сим помнил свое немое отчаяние. Друг только-только начал приживаться в мире, он учился общаться, улыбался и говорил… Он узнавал людей и кивал им, здороваясь.

В тот день глаза Эта сделались прозрачны и бездонны, как озеро Хиль. Он ушел прочь из селения. Его пытались окликнуть, остановить… Эт впервые буркнул вместо ответа: «На охоту»… и пропал на долгих три дня. Не пожелал видеть мертвых и участвовать в погребении, хотя – Сим ощущал душою – Эт все три дня сидел на холме поодаль.

Завершив скорбные дела, Сим нашёл друга. По его отрешенности понял: звать к общему кургану рода не стоит, говорить о поминовении тоже. Эт не просто так отвернулся и покинул вымершее поселение. Он не щадил себя, не избегал боли. Три дня Эт исполнял долг перед семьёй, как понимал его. Он обладал даром и потому умирал снова и снова, вместе с каждым в селении. Умирал, брел невозвратной тропою, провожал и утешал, помогал не сбиться с пути, прощался. Он знал о гибели родных много, если не всё. Знал и не мог исправить, впервые познав бессилие… Он, почти всемогущий, спасший в зиму многие жизни – опоздал.

– Не твоя вина, – попытался утешить Сим. Сразу понял, что бесполезно и добавил: – Если уйдёшь, кто найдет врага, кто накажет? Не то? Нет… Дэни, кто помешает злу вот так сжечь ещё чей-то дом? Дэни, ради сестры…

Эт не слушал и не слышал, он всматривался в нездешнее, ощущал холод и покой вод Хиль. Но, после упоминания о сестре, закрыл глаза. Сжался, спрятал лицо… а чуть позже отвернулся от гор. Он остался в степи, хотя снова и снова порывался уйти в пещеру. В первый год он вряд ли спал и, кажется, не ел. Он не слушал собеседников, не кивал в ответ…

Осиротевшего Эта убеждал жить отчий атаман, самый опытный в степи того времени. Его просили старейшины и шатровые, уговаривали люди, которым он помог… С ним сидел и молчал, разделяя боль, Старик – тот, кто прежде звался Этом и умел понять. Только Сим не смел утешать, помня мёртвые, прозрачные глаза друга.

С тех пор минуло десять лет. Многое переменилось. Отец Сима ушел на север, поклонился чёрным лесникам и сказал: хочу отдать долг. Вскорости он, старший из отчих атаманов объявил, что походы более не греют его душу, и стал присматривать вожаков из молодых, чтобы затем показать их старикам в поселениях, шатровым, людям боя. Весной состоялся выбор, какой-то скучный – без споров, без испытания. Сима приняли сразу, его и так давно знали и уважали. Вдобавок Ганс замолвил слово. Прокричал во всю глотку! «Рубачу в спину глядеть – самое то». Так Сим получил свое прозвище.

К осени всё окончательно разрешилось, скакун Сима сделался передовым в любом походе, и спина его постепенно привыкла ко взглядам. Время потекло своим руслом, где-то широким, а где-то опасно порожистым… Беда вымершего селения казалось прошлой, о ней почти забыли. Годы сыпались сухим песком, невесомые, неощутимые для Эта…

Но вдруг зашуршало по степи: в город Самах доставлен клинок. На ножнах оттиск клейма вымершего селения.

Еще только направляясь к стенам Самаха, атаман ждал беды и… тайком радовался, наблюдая за поведением друга. Эт часто появлялся на стоянках, а порой целыми днями ехал рядом, забравшись в седло выделенного ему скакуна и покачиваясь, будто во сне… Значит, расслышал новость, принял близко к сердцу. Значит, еще не исчерпал память и боль, еще слышит в душе отголоски человеческого прошлого.

Когда пропавший клинок вынесла девочка, Сим ощутил общую настороженность красных муравьёв, готовую вскипеть гневом и пролиться кровавым дождем. Все люди степи уже почти видели, как он, атаман, зарубит ребенка… Он же Р у бач, ему не впервой решать то, что иным трудно.

Чего стоило людям не оспорить иного: Сим положил руку на плечо отродья и повел её… в шатер! К Старику, к его рунному столу.

А какими взглядами Сима провожали в поход! Похороны, да и только. Чудо, что никто не расплакался. Вроде взрослые, всякое повидали… Первый раз Сим слышал, как за спиной шепотом упрекают Эта. Сын дикого поля всё для себя решил. Он однажды уйдет в пещеру, это неизбежно! Он давно не принадлежит к роду людскому, зачем из-за него атаман играет со смертью?

Зачем его, почти озверевшего, упрямый Сим называет другом?

– Выбеги или перехожие? Не разберу… – вслух подумал ближний.

Сим встряхнулся, прогнал смутные мысли. Убрал за пазуху свирель, которую, оказывается, давно крутил в пальцах.

«Выбегами» в степи принято называть тех, кто решается покинуть кочевье, чтобы в одиночку или малой группой выжить, постепенно понимая и принимая и силу степи, и свою силу. «Перехожие» – совсем иной случай. Если у шатрового какого-нибудь кочевья засядет в голове вопрос, нерешаемый никем из ближних и гложущий злее ведьминого волоса, влезшего под кожу, если нет излечения от вопроса, кроме самого крайнего – тогда к крайнему и обращаются. Потому что еще одно прозвище любого отчего атамана – Крайний, тот, кто стоит на краю мира людей. После слова Крайнего нельзя ничего отменить и перерешить.