Марк Рабинович - Времена

– Ты сказал «Где она?» – требовательно спросила Аня – Кого ты ищешь?

– Тебя – ответил я, потому что это была правда.

– Но я же здесь? – в ее глазах промелькнул ужас.

– Ты очень, очень далеко – я смотрел в ее глаза и не мог врать.

– Ты же хазарин, а до твоей Хазарии лишь месяц пути, верно? Ты можешь прискакать и увезти меня. Или ты меня не хочешь?

– Хочу! – сказал я и не было в этом признании никакого сексуального подтекста – Безумно хочу. Только…

– Только что? – ее голос был едва слышен.

– Аня, в моем мире только одна луна – признался я и поправился – Точнее, в моем мире нет Луны, только Месяц.

– Ой! – она закрыла рот ладошкой.

– Боюсь, что к тебе не доскачешь ни за месяц, ни за год. Я даже не знаю, где находится твой Киев-град. Мы с тобой в разных мирах.

Теперь все встало на свои места: и таинственное Зеркало и древнеславянский язык и «антикварный» стул и киевский Кани-гард и Славутич и Хазария. Да, все встало на свои места, и, в тоже время, буквально все было неправильно, перпендикулярно, вывернуто наизнанку. Как бы мне хотелось быть хазарином, даже совершенно неразумным. Ведь тогда до нее был бы всего месяц пути. А теперь к ней не было никакого пути, кроме неверного соединения Сети.

– В разных мирах – повторила она, пробуя эту мысль на слух.

– Смотри! – я потащил свой ноутбук на балкон и стал медленно поворачивать его.

Мне не было видно, что показывала камера, но я мог судить по участившемуся дыханию Ани, по невольно вырывавшимся у нее возгласам. Восторга? Ужаса? Что почувствовала она при виде пятнадцатиэтажных высоток, пыхтящих и отдувающихся автобусов на остановке под балконом, пролетевшего над морем вертолета, лохматых пальм? Поразил ли ее мой мир? Изумил ли яркий декабрьский день посреди ее летней ночи?

Я вернул ноутбук в комнату и мы долго молчали.

– И совсем никак? – спросила она.

Смысл ее невнятного вопроса был ясен, как солнечный день. Я промолчал, да и что я мог сказать.

– Так что же теперь? – ее голос стал необычайно спокоен, но это было спокойствие натянутой тетивы – Мне нужно будет выйти замуж за кого скажут? Родить детей этому мужу? Жить не своей жизнью? Неужели более ничего? Лёв! О, Лёв! Скажи, ты любил когда-нибудь раньше?

Задай мне кто-нибудь этот вопрос еще неделю назад и я бы искренне задумался, перебирая прошлое, а теперь я не задумываясь ответил:

– Нет!

И это была правда. Теперь был мой черед спрашивать.

– За кого тебя выдают?

– Меня просватали за Зосиму, княжего ратника и малого воеводу…

Она говорила спокойно, как будто все в ней уже перегорело.

– Это очень почетно для меня…

Ей не было почетно, ей было все равно.

– Он старый и уродливый? – спросил я.

Но мне тоже было все равно.

– Нет – в ее голосе не прибавилось эмоций – Он молод и красив.

Я должен был еще что-то спросить, но язык не слушался меня и Аня сама ответила на незаданный мною вопрос:

– Только я его не хочу! Я хочу тебя, Лёв!

Еще час назад я мечтал услышать эти слова и ответить на них. Но теперь всё было иначе, теперь над нами нависло молчание безысходности. И снова она первая нарушила его.

– Ты сказал – «нет пути». Но один путь есть. Мне рассказывали.

– Какой? Где? – закричал я.

– Только это очень страшный путь…

– Говори же! – завопил я.

– Надо разбить Зеркало! Молчи и слушай! Та, что дала мне Зеркало… Только не спрашивай, кто это, мне нельзя ее называть. Она рассказала, что если разобьешь его, то попадешь в иной мир и иной век. Надо только очень, очень хотеть и очень, очень верить… Тогда ты попадешь куда надо. А если ты плохо хочешь или плохо веришь, то попадешь в никуда.

Разбить Зеркало? Как это сделать? Взять молоток и ударить по ноутбуку? Почему-то я плохо в это верил, наверное мешал впитанный с молоком матери материализм.

– Я это сделаю, Лёв! Сделаю! – прошептала Аня.

Я видел, что на пути к своей любви она готова была исчезнуть в страшном «нигде». Но я не мог этого допустить, ведь это был мой путь и мой долг. В одно мгновение я забыл все железобетонные принципы феминизма, вбитые в нас назойливыми медийными каналами и вернулся к Домострою. Это я был мужчиной и это я должен был сражаться и защищать свою любовь. Но как? Как разбить мое Зеркало? И тут я вспомнил Эйтана.

– Стой! – закричал я – Я знаю как разбить Зеркало. Я это сделаю.

Ничего такого я еще не знал, лишь лелеял робкую надежду, но мне надо было передать мою уверенность туда, в ее неправильный Киев, надо было не дать ей первой разбить ее Зеркало. И мне это удалось.

– Правда? – теперь ее глаза смотрели доверчиво и с надеждой – Правда?

– Да, любимая! – теперь я и сам в это верил.

– Лёв! О, Лёв!

…Я гнал свой «хендай», нарушая все правила движения, выскакивая на обочину и подрезая зазевавшихся водителей. Мне истошно клаксонили вслед, но я проскакивал на мигающий желтый свет и врезался последним в столпотворение машин за светофором. Наверное еще никто не проходил тель-авивскую рокаду в часы пик с такой скоростью. В багажнике лежал мой ноутбук с включенным сайтом «Случайного Соединения». Когда я позвонил Эйтану, то на мои несвязные попытки что-либо рассказать я услышал спасительное: «Приезжай сейчас». Ехать нужно было на окраину Явне и я уже гнал машину по ашдодскому шоссе, не глядя на спидометр и выжимая все что можно было из слабого, экономичного двигателя. Эйтановская контора занимала полуоблезлый двухэтажный особняк за высоким забором. Такие безликие дома строились в период британского мандата, когда будущее страны было туманно и не все были готовы вкладывать средства в архитектурные излишки. Вывеска, разумеется, отсутствовала, как на доме, так и на глухих воротах. Охранник посмотрел на номер моей машины и приглашающе махнул рукой. Ворота поползли в сторону, я въехал внутрь и запарковал свой «хендай». На скромных размеров парковке, среди безликих «тойот» и «мазд» зеленым параллелепипедом выделялся антикварный «майбах». Наверное, Эйтана, почему-то подумал я. Никто меня не встречал, но единственная дверь была приветливо полуоткрыта.

За дверью меня уже ждал Эйтан, стряхивая пепел с сигареты в прикрепленную к стене пепельницу.

– Наверх, в лабораторию – приказал он вместо приветствия.

Я безропотно повиновался и мы понеслись по металлической лестнице, перескакивая через ступени. Наверху Эйтан приблизил правый глаз к окуляру камеры и металлическая дверь, зазвенев, отъехала в сторону. Мы вошли в огромный зал, заполненный шкафами разнообразной аппаратуры и змеями кабелей, через которые были проложены пластиковые мостики. Это, вероятно, и была лаборатория. Все присутствующие, а их было немало, одновременно посмотрели на нас.