Демьян Брауде - Иночим великанов. Апокрифы Мирадении

– Мы вас поняли. Но не лишним сталось бы, уточнить гонорар, за-скажем… услугу, – говорила женщина. Молодая? Старая? Ловивший слова как на удочку, следопыт, не понял, но голос определенно был сильным, как у заурядной жительницы севера познавший бремя сурового края. Ему представлялись по душе, девы с таким темпераментом.

– Верно. Могу разутешить, и не поскупиться. Шесть тысяч. За пять это более чем приемлемо, и щедро… – не успел вымученными словами договорить неизвестный, как его перебил довольно высокий почти певчий тенор.

– Подождика. Ты же токмо что втирал, какие они пустоголовые, и им проводник кровь из носу надобен? Это разве не надбавляет ещё одного в копилку жертв?

Говоривший был явно либо юношей, или человеком с очень высоким голосом от природы, от чего даже упрек, ему приходилось пропевать. Клайд испытывал странную антипатию к таким мужским тембрам.

– Малой прав. Ты лепетал, они пожаловали седова за провожатым. Кто он? – заговорил глубокий, и по-своему грубый бас, судя по тучной интонации, не особо наделенного умом человека.

Повисла тишина, за которую Клайд, успел запихнуть ещё пару стынущих ложек в рот, но жевать он старался раз в три секунды, дабы не пропустить ответ, отчего его щеки раздулись, как от укусов пчел, желваки работали как при конвульсии, а выпученные глаза налились слезами, от жгучей температуры. Иногда приходиться сносить форменные пытки с тем, чтобы избежать ещё больших напастей.

– Тут вы меня подловили, – как-то виновато и в тоже время прихотливо, полушутя отозвался наниматель, – я забыл о нем. Дело в том, что я не ведаю, кого они изберут, об этом мне лакей не донесли. Но тысяча с носу, разве не предел мечтаний, для людей вашего склада? – попытался ретироваться он под конец, новой фривольной вольностью. Напрасно.

– Ты нас не знаешь, так что не кидайся догадками, – послышался куда более серьезный женский голос. Какой он властный был, сразу оценили мурашки на холодеющих закорках, и отнимающиеся поджилки.

Однакож Клайд не стал дослушивать. Он с полу слова уловил суть. Его угораздило подрядиться к тем, за кого уже ведут торги с наемниками. Но учитывая, что по глупости их вербуют, обольщая чеканкой в том, же месте, где они остановились, кто-то либо скрывает следы, либо действует от третьей стороны.

Уже расплачиваясь с корчмарём, он положил три лишние монеты, и выпросил услугу: рассмотреть тройку в тени, на которую сам не бросил ока, дабы не привлекать своего участия к неведомой тройке по душе его вверенных.

– Они здесь штаны протирают со вчерашней ночи. Оружие, к слову, отдали. Ведут себя благонравно. Одним словом, на виду порядочные, хотя и кажутся бойкими. У верзилы красуется шрам на пол щеки, видно аж сквозь густейшую бороду по живот, а девица с крупным вырезом, все говорит за них. Последнего даже не разглядеть, тощий как игла, таится за ними, хотя ему давно впору бриться, – оценочно без пригляда, взвешенно отмочил тот.

– Видывал их раньше? – все так же, не отрываясь от стойки корчмаря, и не водя попросту глазами, напористо осведомлялся неутешный, похмуревший Клайд.

– Демиург не сводил. Они хоть и учтивы, но неблаговидны. Особливо их странная манера речи. Изъясняется за всех в основном женщина, – хмуро почесал залысину хозяин.

– Ты, как помню, говорил девица? – скривил брови хватавшийся за каждое слово следопыт.

– Ну, таки, для меня-то она ещё молодка. А для тебя всецело женщина. Вот и объясняюсь и за себя и, чтобы тебе разжевать.

– Благодарствую. Что молвишь о четвертом? – продолжал тот, уже намечая палец в карман, если жадность хозяина возьмет вверх. Подвезло.

Кормчий, как бы почесываясь повернув головой, и украдкой пригляделся, и, после разведя руками, поджав губу с подобранной бородой, оговорился.

– Не, уволь, глаз он мне прежде не мозолил. Приспел спозаранок, матче молвить, прискакал на коне. Личный конь, – с завистью произнес хозяин лачуги, дернув прижатыми губами, – малой, то видно из знатной семьи. А так по себе, вполне обходителен, и запросил лишь, о том, может ли он отыскать тех, кто утрясает оказии всякие. Ну я в долгу за гульден не остался, увещевал, что они часто забиваются по углам. Вот он и кости обмывает этой троице, инда может, воркует о своем. О чем талдычат, доподлинно не взыщи, растрясывать не стану.

– Премного благодарен. Задержи их наёмного, если в мочь, – бесцветно произнес Клайд, разворачиваясь, чтобы вновь вернуться к зною дожидающемся за затхлой корчмы.

– Обожди, – рассыпов позвал хозяин корчмы, – отчего все эти доискивания, и одолжения? Коль прослышал, о чем, дай знать…

– Всенепременно, как удостоверюсь, – небрежно махнул ему Клайд, и покинул полу мрачное заведение, вытравляя себя на обжигающий макушку и склеры свет.

Когда Джоаль, Риба, Калиб, Моз, да Коуб спускались с скрипучей лестницы под призором сонмища осклабляющихся голов на медальонах, их теперь уже за освещенной окнами стойкой приветствовала все та же долговязая кокетливая эльфийка, в темном корсаже под стать антрацитовым ниспадающим как на писанном холсте волосам. Она с почетом прощалась с каждым строя им лавово агатовые широкие глаза, покуда очередь не дошла до Рибы. Пригвождённая улыбка тотчас сползла с её лица, и она промолчала вместо непреложного для её профессии притворства.

– Мы ещё не закончили, – бросила ей гоблинша перед тем, как выйти прочь, скосив бордовые брови. Девушка ответила ей лишь взаимным призрением, сочившимся исподлобья и метавшими молниями дикими точно извергающими лавой агатовыми очами.

Уже скоро все выдворившиеся наружу, на стылый воздух, минуя скопившую затхлость трактир, почти ослепли от вдарившего зноя, который теплым укусом усладился на их муторных лицах. Особливо неладно стало Джоалю, не сроднившемуся за минувшие лета, к яркому свету, безвылазно осевшему на долгие годы в тенях простирающихся залов замка. Кое-как переборов себя, он отправился со всеми по более приятной застывшей глине, при этом натянув козырёк кауфа поближе к глазам, отчего тень козырька, дошла до его утонченного носа, оставив на свету лишь темноватые усы, да выбивающиеся бурые пряди.

Они бодрой гурьбой наступали к ратуше по тверди глины, меж навалившейся тени сигнального столпа на оцепеневшей от пекущего света земле, как и обусловились, и там была довольно неожиданная картина. На крыльце закрытой террасы в качающемся кресле грузно сидел барон Нуйк. Его полнотелая осанистая жена под левую руку, не отрываясь, въедливо и спесиво надменно смотрела на свои владения, посреди грязевого колодца. Но как вопреки ожиданиям Клайда не обнаружилось. Джоаль поверх кауфа, повел головой, как и его верные ратники, но поблизости мимо домов и ослиной мельницы с навесом черепицы, с редкими фланирующими горожанами, было глухо, и не похоже, что он отлучился на светскую беседу. Но все их удивление, было пылью, супротив облака паники, нарастающего на округлом лице малютки Рибы. Та, уронив уши, буквально сделалась обескровлено фисташковой, от набежавшей краски, подлинной тревоги. Меч в её руках сжался, настолько, что он передавила себе вены, отчего те, взбучились на её крепких четырехпалых ручонках темно синей краской, словно ручьи под настом надтреснувшего льда.