Лариса Чистова - Среди огнистых камней

От этих слов я вздрогнула, значит, он заметил мое отношение к их раболепию. Я не хотела его обидеть, меня лишь нервировало их отношение ко мне, как к высшему существу. Я такая же, как они. А Рауль, безусловно, имел все права быть для них господином, ведь он их создал. Это его мир…

– Следующей проблемой,– продолжал Рауль, отвлекая меня от самоедских рассуждений,– оказалось и то, что поначалу они бесконтрольно размножались, не стремясь к браку, не в силах сопротивляться своим влечениям. Они были помешаны на том, чтобы иметь детей,– Рауль бросил на меня быстрый взгляд. – И я никак не мог повлиять на этот процесс. Половое созревание начиналось очень рано, еще в детском возрасте, беременность у женщин протекала в два раза короче, чем на твоей Земле. Соответственно срок жизни моих людей сокращался вдвое. Они были трудолюбивы, преданны мне, слушали и исполняли законы, которые я составил для них, … кроме одного – размножение, влечение. С ужасом я осознал, что это моя проблема. Будучи не готовыми к воспроизводству жизни, мы с Горгом веками трудились над этим вопросом. Мы были также незрелы духовно, как и мои создания незрелы физически, хоть и с готовностью воспроизводить себя. Я начал искать способы изменить их состояние.

Первое, что пришло мне в голову, добавить в них побольше человеческих элементов, в прямом понимании этого слова. Так получилась вторая раса на этом острове. Поначалу создалось впечатление, что я добился своего, развитие было гармоничным. Но прошло три поколения, и я обнаружил, что они вообще не стремятся к воспроизводству. Сперва сокращалось число детей в семьях, затем они стали им не нужны вовсе, и последнее, что случилось, – они не стремились к браку и физическим отношениям, зато их преданность ко мне возросла, как компенсация за исчезнувшую семью. Я стал для них и родителем и ребенком.

Рауль задумался. Его брови сдвинулись от воспоминания пережитых трудностей.

– А как называется эта вторая раса? – осторожно спросила я.

– Фуны. Их представители живут в моей части острова, где за́мок, мой дом.

– А Горей из первой расы? – догадалась я.

Он кивнул.

– Это криты. Я пробовал повлиять на критов, мечтая скрестить их генетически с фунами, чтобы уравновесить их потребности, плюс и минус, так сказать. Но они почему-то ненавидят друг друга. Посему остров поделился на две половины. Но обе расы любят меня, поэтому открыто между собой не враждуют.

Для критов я сделал последнюю попытку, искусственно оплодотворив их клетки с человеческими. В третьем поколении меня снова ждал крах, они стали стерильны. И теперь многие криты не могут иметь детей, хотя страстно желают этого. Я остался здесь с последствиями своих неудач. Теперь ничего не остается делать, как смотреть на их полную физическую деградацию и вымирание. Но я могу еще заботиться о них, и любить их… и радовать их.

Я поразилась:

– Как это?

– Мое настроение влияет на эмоциональный фон всего острова. Если я огорчен, все жители будут страдать, хотя и в меньшей степени, чем я. Поэтому я решил, что буду всегда в хорошем настроении, чтобы скрасить их неправильную жизнь, которую сам же и подарил. Немного счастья для них – это все, что я могу теперь сделать.

Жалость сдавила мне горло.

– Рауль, мне жаль, что все произошло не так, как ты задумал. Если бы я могла чем-то помочь, я бы сделала это, только скажи.

– Спасибо, Мария, я больше не могу совершать ошибки, я умерил свой пыл, и вмешивать тебя в эти дела не стану. Я лишь объяснил, как все было и получилось, чтобы ты могла лучше понимать ситуацию и сочувствовать людям, которых я тут поселил. Не обижай их, и не обижайся на них, будь к ним снисходительна. А намеренно они никогда не обидят, это у них в генах, в крови, в них моя суть,– он вздохнул. – Ну, я заговорил тебя, пойдем внутрь дворца, это сияние меня утомляет.

Про себя я подумала, что постараюсь полюбить этих людей, если возможно, чтобы сделать приятное Раулю. Для него они – дети.

Мы зашли внутрь дворца, и Рауль показал мне все жилые и хозяйственные комнаты. Потом, через внутренний двор он повел меня в поселок, находящийся недалеко от замка. В хаотичном, но живописном порядке там выстроились симпатичные домики из камня, в которых и проживали криты. Их дома утопали в роскошной зелени и цветах.

Люди с интересом разглядывали меня и знакомились со мной, только я ничего не понимала, а лишь любезно кивала им головой, в знак приветствия и без конца смущалась. Все без исключения с обожанием смотрели на Рауля, и с удовольствием беседовали с ним. Рауль любил их непритворно. Не стесняясь меня, он обнимал и целовал их в голову, а они прижимались к нему, словно котята. Комизм был в том, что пожилые люди считали его своим родителем, в то время как Рауль выглядел их внуком.

Я присматривалась к новым лицам, мужским и женским, и все выглядели довольными и радостными, каждый трудясь в своем деле. Кто-то работал на кухне, кто-то мастерил в доме, некоторые трудились в полях или во дворе дворца. По ним не скажешь, что они вымирают или имеют особые проблемы. Все они были хорошо одеты, хотя одежда иногда казалась вычурной. Отдельные мужчины ходили в высоких кожаных сапогах и шляпах с перьями, как из прошлых веков. И были такие женщины, которые надевали длинные пышные платья, какие были в моде столетия назад. Многие женщины носили украшения из камней, что подчеркивало их особую красоту. Люди были опрятны, чисты и на вид очень здоровы. Они с удовольствием оглядывали меня и смело говорили со мной, с почтением кланяясь, и в то же время открыто и счастливо улыбаясь. Наверное, Рауль хорошо заботится о них. Криты оказались мне симпатичны, мне нравилось, что питая к нам уважение, они сохраняли определенную независимость. Физически они были красивы: высокие и стройные, с оливковой кожей разных оттенков. Огромный Горей был исключением из правил. Больше таких гигантов не было, как сказал Рауль. Еще я отметила одну особенность – оливковый цвет кожи совершенно не влиял на цвет глаз или волос. Потому что я видела и светловолосых людей, и рыжих, и с каштановыми волосами, с глазами голубыми, серыми, зелеными, карими. Просто удивительно.

Во дворе дворца я обратила внимание на некоторых детей, чьи миловидные и серьезные личики заинтриговали меня. Рауль с печалью в голосе сообщил, что детьми они остаются только до пяти лет, потом начинаются гормональные изменения, своего рода всплеск, взросление организма изнутри, а внешние проявления начинаются с девяти, одиннадцати лет, и они готовы к деторождению. Соответственно этому они живут в среднем сорок лет. Желая оградить их от бесконтрольного размножения, Рауль ввел некоторые ограничения в их жизнь, и за исполнением этого закона следит Горей. Криты должны были жить в браке, с одной женой и не использовать детей до двенадцати лет в своих желаниях. Для нас этот возраст приравнивался к восемнадцати годам.