Оксана Эрлих - В паутине пророчества. Книга смерти

Мужчины и женщины благоговейно умолкли. Отец Степан не пользовался всеобщим уважением раньше. Но ожившие под его святым взглядом младенцы – это ли не чудо? Некоторые, особо чувствительные женщины даже еле различимый нимб над его головой видели.

Священник, не очень радостный от такого внимания к своей персоне, поморщился и громко сказал, обращаясь к прихожанам:

– Дети мои! Сегодня я собрал вас для того, чтобы вместе с вами решить судьбу двух найденных мной этой ночью младенцев.

Всеобщий вздох прошелся по толпе и замер в предвкушении дальнейших слов.

– Детям нужна семья, думаю, вы согласитесь со мной, – продолжил отец Степан. – Может, кто-нибудь сделает богоугодное дело и приютит сирот?

Словно в улье с пчелами открыли крышку. Всеобщий гвалт огласил двор церкви. Всем хотелось принять участие в судьбе детей, каждый нахваливал семью своего соседа или друга. Но конкретных предложений ни от кого не поступало.

Участковый Макар Петрович, присутствующий здесь же, закрывал руками уши, корча гримасы от головной боли, ставшей невыносимой, благодаря издаваемым толпой звукам. Не выдержав, он громко рявкнул, тут же заставив всех замолчать:

– Хватит! Говорите каждый, здесь присутствующий, коротко и по существу!

Довольный произведенным впечатлением умного человека, подавшего такую светлую мысль всем собравшимся, Макар Петрович указал толстым волосатым пальцем, похожим на сосиску на деда Сидорова, стоявшего ближе всех. Сидоров был глуховат, поэтому непонимающе уставился на палец участкового.

– Куда, куда нам дитёв! – заголосила его жена, кутаясь в необъятный платок. – Авось, помрем завтра!

– И то верно… – почесал в затылке участковый. – Следующий!

Каждый житель, на ком останавливалась волосатая «сосиска», всеми правдами и неправдами старался уверить всех присутствующих, впившихся в него глазами, что выкормить и воспитать двух детей получится у кого угодно, кроме него. Таких больных, старых и бедных людей, какими хотели казаться все собравшиеся, давно не видел мир.

– Я возьму детей в свою семью! – мелодичный голос женщины средних лет прозвучал как гром среди ясного неба.

Все немедленно обернулись и увидели Анну, которую все называли Митрофановной за ее крутой нрав, доставшийся ей от покойного отца. Она недавно потеряла третьего ребенка, и, забрав сирот, делала добро не столько им, сколько вытаскивала себя из петли. Муж ее все чаще уходил в запой, а затем и налево, не ожидая уже от законной супруги наследника.

Она, не торопясь, поднялась по лестнице и склонилась над корзинкой, в которой спали накормленные Агафьей дети. Слезы выступили на глазах Митрофановны. Она уже и не надеялась, что и в ее дом придет долгожданное счастье.

– А муж твой не будет против? – вполголоса спросил отец Степан. – Ведь сейчас его здесь нет.

Анна решительно махнула кудрявой челкой и посмотрела на священника.

– А пусть только попробует!

Все женщины одобрительно загудели, а мужики, промолчав, только покачали головой. Хоть нрав Митрофановны и был крут, но все же синяки в подарок от супруга иногда появлялись на ее миловидном лице. Как воспримет он двух чужих детей, взятых Анной, не мог предугадать никто, даже сама Анна. Но судьбоносный выбор был сделан и на попятную было поздно идти. Поэтому, осенив себя крестным знаменем, женщина взяла двумя руками корзину с детьми, прижала ее к груди и, гордо выпрямив спину, пошла к своему дому. Все, молча, провожали ее взглядами, кто уважительными, а кто и сочувственными.

Отец Степан с облегчением вздохнул, перекрестил удаляющуюся спину Митрофановны и, забыв сказать напутственное слово прихожанам, поторопился скрыться за стенами церкви.

Слегка задыхаясь от быстрого шага, но все же не сбавляя его, старик поднимался по лестнице в свою келью. Тяжкий груз, лежавший с прошлой ночи на его плечах, скатился вниз, уступая место спокойствию, которое он обрел в этих стенах. Дальнейший путь младенцев, принесших столько суеты ему и жителям деревни, мало его волновал. Не снимая одежды, он ничком упал на кровать и предался спокойному и оживляющему его душу сну.

С тех пор, как Митрофановна принесла в свой дом двух подкидышей, не прошло и дня, чтобы в ее доме все было спокойно. Федор, бывший некогда статным веселым красавцем, благодаря пагубному пристрастию к алкоголю и чужим женам, превратился в оплывшего, всегда чем-то недовольного пузатого брюзгу. Скорей всего, недоволен он был своей жизнью, но видел зло только в своей жене. Даже то, что она была ему всегда верна, несмотря на его бесчисленные похождения, злило его. В минуты особой ярости, он поколачивал Анну, хотя она тоже не оставалась в долгу. Так они, может, и жили бы, всю жизнь тихо друг друга ненавидя, но назло друг другу оставаясь рядом, если бы не дети.

Тихие и безропотные, они скромно росли в тени вечных перебранок и побоев между названными родителями. Простить приблудышей, как называл их Федор, он Анне не мог. Но и выставить сирот вон не позволяли любопытные и ждущие чего-то подобного с его стороны соседи. Поэтому он срывал всю злость на жене.

Когда девочки подросли, то побои стали доставаться и им. Понимая, что в родном доме им не все рады, Вера и Нина стали частенько убегать и прятаться в старом полуразвалившемся амбаре, стоявшем неподалеку от церкви. Там они могли спокойно поиграть в тряпичных кукол, сделанных мамой. Анна любила девочек, но редко давала это понять. И только через защиту от разъяренного Федора она могла показать им, как они дороги ей.

В редкие минуты спокойствия и безмятежности, вдали от дома, девочки могли помечтать о том, что, со временем, отец полюбит их, и их семья станет счастливой.

Отец Степан иногда видел Веру и Нину в амбаре через окно своей кельи. Зная, как несладко им живется, он чувствовал и свою вину, хотя старался загнать ее поглубже. Но совесть играла с ним, заставляя услужливое воображение все чаще погружать своего хозяина в мир кошмаров по ночам.

Однажды один из его кошмаров стал явью.

Случилось это одним теплым июньским вечером. Вера и Нина помогали матери стирать белье, когда покосившаяся калитка, громко и противно заскрипев, резко отворилась. Перед жителями дома предстал глава их семейства, с большим трудом стоящий на ногах. Он, держась за скрипящую надрывно калитку, обвел мутным взором ненавистную семью и криво ухмыльнулся. Сегодня его уволили с работы из-за вечных пьянок и ссор с начальством. Денег не дали совсем, и он, посетив пару злачных мест, где угостился на последние гроши, завалявшиеся в карманах, вернулся домой, накрутив себя по дороге еще больше.

Видя бешеную ярость в глазах Федора, Анна тут же увела девочек в их комнату. Вера, заперев дверь на щеколду, взяла сестру за руку и, усевшись на кровати в обнимку, девочки стали пережидать «бурю». А она не заставила себя ждать.